– Приходи завтра, – он взял меня за руку выше локтя. – Сейчас тётки там поболтают, вы уже уйдёте. А завтра к вечеру приходи. Или нет, – внезапно передумал он. – Я лучше сам за тобой заеду. Покатаемся!
Вечером после бани я заплела влажные волосы в косички, чтобы они стали волнистыми. Проснулась я уже с мыслью: «Сегодня приедет Гриша», и сама удивилась тому, что, оказывается, со вчерашнего вечера не выпускала его из головы.
Днём я решила испечь бисквит со смородиновым вареньем. Он удался на славу – высокий, с золотистой корочкой. Я предвкушала, как угощу этим пирогом Гриню.
Он приехал вечером вместе с матерью. Тётя Валя, сразу угадав, что её сын понравился мне, стала смотреть на меня влюблённым взглядом. Когда все сели пить чай, я с гордым видом поставила на стол свой пирог.
– И печь-то она умеет! Славная девочка! – воскликнула тётя Валя.
Гриша довольно ухмылялся, смотря на меня уже так, словно я была в его распоряжении. Я же чувствовала, как он скользит по мне взглядом, и продолжала сидеть как прикованная на своём стуле. Наконец Гриня поднялся, с чувством потянулся и нарочито лениво произнёс:
– Да, кстати. У меня для тебя кое-что есть.
Он снял с вешалки куртку и небрежно извлёк из кармана какой-то браслетик из жёлто-оранжевых, похожих на янтарь, камушков. Протянул его мне.
Я опешила от удивления и промямлила невнятное «Спасибо». Было даже неясно, радоваться или нет. Приятно получать подарки – но от человека, с которым познакомились только вчера?
Видя мою растерянность, тётя Валя ободряюще сказала:
– Ну, поцелуй его!
Она, конечно, имела в виду, что надо поблагодарить за подарок невинным поцелуем в щёчку. Но я, захмелевшая от обилия противоречивых впечатлений, кинулась к Грише, как птица на силки, и впилась губами в его губы.
– Ого, – только и сказал он, мягко и не полностью отстраняя меня от себя. – Как свежий деревенский воздух действует на девушек! Ну что, поедем, покатаемся? Виды посмотрим?
Я хотела ещё пойти причесаться получше и надеть кофту без выреза. Но меня так переполняли чувства стыда и волнения, что хотелось как можно скорей сбежать из дома. В глубине души мне казалось, что я делаю что-то не совсем хорошее, и не хотелось, чтобы это видела тётя Люба, хотя та ничем не выражала какого-то несогласия.
– Покажу тебе наши места, – всё тем же непринуждённым тоном говорил Гриня, уже сидя в машине. – Тут у нас красиво.
– Я на кармановском покосе была, и на ушаковском, – подхватила я тему.
– Это, получается, на запад. А мы с тобой чуток на север проедем. В сторону, где старое Мальцево.
– Меня тётя Люба обещала свозить туда, но так и не успела.
– Ну вот, а мы с тобой прокатимся. Тебе понравится, – ободряюще сказал Гриня и как бы невзначай положил свою руку на мою ногу.
У него выходило всё как-то до ужаса просто, и это неожиданно начало нравиться мне. По дороге Гриня рассказывал мне разные байки про своих знакомых, ничего при этом не говоря о себе. Он был и похож, и не похож на своего покойного отца: постоянно балагурил, только получалось у него не так смешно, как у дяди Вити, а порой и совсем несуразно. Чертами лица он отчасти напоминал мать, но рыжеватые волосы и серо-зелёные глаза у него были отцовские.
Мы проехали мимо старого кладбища с проржавевшими кое-где металлическими перегородками, мимо берёзовой рощицы и оказались на малонаселённой улице из десятка или дюжины домиков.
– Это и есть старое Мальцево? – разочарованно спросила я.
– Оно самое, – отозвался Гриня таким довольным тоном, будто сам построил эти домики. Там в сторонке ещё одна улица есть, с магазином. Ну, поедем дальше?
Отъехали мы недалеко – на поле, напомнившее мне городские пустыри с высокой травой где-нибудь в Ветлужанке. Гриня остановил машину, придвинулся ближе ко мне, и мы стали целоваться. Место было пустынное, хотя и совсем недалеко от деревни, но я не могла отделаться от чувства, что кто-то меня видит. Нацеловавшись, мы повернули назад, прокатились ещё немного по деревне и остановились напротив бабушкиного дома. Высадив меня, Гриша поехал домой.
Увидев бабу Зою, с сердито-спокойным лицом раскладывавшую по столу карты, я почему-то подумала, что это именно она и наблюдала за нами там, на пустыре. Вот же она, сидит тут на веранде и делает расклад. Давно живёт и знает всё обо всех.
Вечером в бане я расчёсывала свои длинные, ниже пояса, волосы, оглядывала себя в мутном, вытертом по углам, зеркале. Как я могла столько времени не замечать собственной красоты? И тётя Люба, и Ленка часто говорили мне «красавица», но я воспринимала это просто как приветствие или пожелание добра.
Начав мыться, я в каком-то помрачении вместо того, чтобы тереть руки и ноги мочалкой, стала гладить своё тело, любуясь его изгибами. В уме у меня проносились картинки, как мы с Гришей сидим в машине и целуемся, как летим по трассе на огромной скорости, как я кормлю его пирогом прямо из рук. Я видела, как мы живём вместе в одной квартире, спим в одной кровати, едим за одним столом.