Девушка из города

Когда я в день похорон легла спать, мне показалось, что меня окружала со всех сторон немая тишина, непроницаемая, как могила. Я задавала себе вопрос – как может быть, что человек есть, а потом его нет? Это противоречило природе, всему укладу мира. В природе после тягостной осени приходила неминуемая зима, а потом наступал апрель, и всё рождалось заново. В книжке «Хатха-йога», которая валялась у мамы в шкафу, вскользь говорилось о переселении душ, но мне не очень нравилась эта идея. Прострелы появлялись весной такими же махровыми цветами, а не грибами сморчками, и черёмуха расцветала черёмухой, а не сиренью. Всё весной оживало и возвращалось к своему изначальному, только обновлённому, облику. Но где и в чём была весна для людей?

Через несколько дней после похорон в город внезапно приехала Ленка. У неё случился выкидыш, после кровотечения началось воспаление, и ей пришлось ехать в городскую больницу, чтобы пройти чистку. После операции она осталась пожить сутки у тёти Любы, и в это время как раз прошло девять дней со дня дяди Витиной смерти.

Грустные события снова собрали нас втроём, как уже почти два года назад под звёздным небом в Мальцеве, расположили к разговорам.

– Он ведь мой любимый братик был, девочки, – говорила тётя Люба. – Пойдём вот с ним, с Зиной, – Пашка-то уже старше был – на речку. Извозимся все в песке, изгваздаемся! Пойдём домой чумазые. Маманька как увидит нас, кричит: «Вы где были?!» А мы ей: «На речке». Она кричит опять: «Там вода-то есть?»

Тётя Люба пыталась улыбаться, глядела на нас тревожными плачущими глазами. Видно было, что смерть брата сильно надломила её.

– Рустам-то приходил? – спросила Лена.

– Приходил, да что он мне скажет? Брат, говорит, не сын и не отец.

– Ну-ну… – неопределённым тоном, то ли соглашаясь, то ли осуждая, изрекла Ленка. – Что ему ещё сказать. Вот зачем он тебе, тётя Люба, нужен?

– Не знаю. Привыкла я к нему. Плохо будет без него.

– А с ним хорошо, что ли? Всё равно у него семья своя. Побудет тут с тобой, потешится и свалит обратно туда. Как кот по весне, шарахается тудым, сюдым. Разве положишься на такого?

– Он же татарин. У них принято, что две жены можно.

В ответ на это Ленка от души матерно выругалась.

– Дай-ка лучше выпить, тётка, – потребовала она.

Тётя Люба насторожилась.

– Выпить? Ты смотри…

– Давай, давай, – Ленка сама достала из холодильника початую бутылку водки и наполнила треть чайной кружки, потом столько же налила тёте Любе и немного плеснула мне. – Надо помянуть дядю Витю. Ну, земля ему пухом!

Она поднесла к губам кружку и вдруг поправилась:

– Или как там – царство Небесное?

– Это мне больше нравится, – сказала я.

– Царство Небесное дяде Вите, – подтвердила Ленка и опрокинула в себя водку.

Я внутренне сжалась от страха, что она сделала нечто непоправимое, и от всей души пожелала, чтобы эта кружка осталась единственной.

– Ты бы лучше, тётя Люба, бросала его к чёртовой матери, пока он тебя сам не бросил, – опять вспомнила Лена про Рустама. – Одинокие мужики ведь тоже есть, от хозяйки не откажутся.

– Они уже потасканные все в этих годах. Или на голову сумасшедшие…одинокие-то. А что с Рустамом тоже добра нет, то это ты верно говоришь. Маета одна. А бросить его не могу, сил на это не имею. Прикипела…

Я почувствовала в тот момент к тёте Любе жалость – не доброе сочувствие, а снисходительную жалость высшего к низшему. Какое, в самом деле, слабоволие – тянуться за человеком, который тебя постоянно ранит и не собраться с духом, чтобы обрубить эту связь!

Тётя Люба собралась в магазин за продуктами, а мы с Леной остались ждать её в квартире.

– Жалко тётку, – заметила Ленка вслух. – Для чего она живёт?

Испугавшись созвучия собственным мыслям, я возразила:

– Как для чего? Для чего и все. Просто.

– Просто и кирпич на голову не свалится, – парировала Лена. – Детей у неё нет, мужа тоже нет. Был бы у неё ребёнок хоть один, как у матери твоей – всё не впустую жизнь прожила.

Я возмутилась такими словами, приняв их за жуткую неблагодарность со стороны Ленки, которая лучше других знала, сколько тётя Люба ездила с роднёй на покосы, сколько помогала нянчиться с детьми.

– Ты что, она же для всех старалась! И на покосах, и в квартиру свою всех пускала переночевать. И с племянниками водилась, гуляла с ними.

– Так а что ей ещё делать? – равнодушно заметила Ленка. – Для кого жить?

– Как хочешь говори, а она хорошая, она очень хорошая! – убеждённо сказала я.

– А кто сказал, что плохая? Просто не повезло бабе в жизни.

Я подумала, что, наверное, Лена так же, как и я, как все мы, боится смерти, и рождает детей для того, чтобы быть уверенной – пока есть на земле, в деревне Мальцево, люди, в которых течёт её кровь, она тоже будет жива. Но странная смерть завязавшегося в её чреве нового младенца, погибшего, как саженец дерева в вихре пожара, словно говорила о том, что и дети – ненадёжное основание для того, чтобы считать себя навеки живым.

Гриша