Девушка из города

– Какая сила? – раздражилась её непониманием тётя Люба. – На фига ты нужна силе? Силе на тебя плевать. Сила любить не умеет… А зачем жизнь без любви, а, Софьюшка?..

Дома я сказала маме:

– Ты знаешь, тётя Люба крестилась.

– Наконец-то, – ответила она. – Я тебя ещё в два года крестила. И ей тогда предлагала крёстной стать. Так она не захотела! Говорит: «Нет, Маша, я не буду!» На подарки, наверное, денег пожалела. Пришлось сестру свою попросить, они как раз с Витькой в гости приезжали.

Эти слова неприятно удивили меня, но вскоре я о них забыла.

***

Зимой на каникулы привезли Анютку, Марину и Виталю. Анютка, которой было уже пять лет, сам позвонила нам домой и позвала меня к телефону.

– Тебя там, – бросила мама.

Я спустилась вниз. Детвора кинулась ко мне с криками радости. Я играла с ними в прятки, рассказала им сказку про то, как вода в море стала солёной. Пообещала, что буду приходить часто, подумав: в одной комнате с тремя детьми без помощи тётке будет тяжеловато.

Я сходила к ним один раз, два, три. Мама была явно недовольна моими визитами, хотя один раз я робко попыталась пригласить её с собой, да и сама тётя Люба по телефону как-то звала мою мать в гости. Однажды, когда я в очередной раз собралась идти вниз после звонка Анютки, мама бросила мне вслед саркастический комментарий:

– Иди, иди… Девушка по вызову. Можешь не возвращаться.

Я попыталась отшутиться, однако на душе сделалось тревожно. В этот раз я так же точно играла с детьми, пила чай, рассказывала уже в третий раз полюбившуюся Маринке сказку «про солёную воду», но чувствовала себя неуютно и через час засобиралась домой.

Мама не пустила меня в квартиру. Я звонила, стучала, но она повторяла одно:

– Иди, откуда пришла. Там тебе лучше.

Постояв пару минут у входа, я поняла, что она долго не откроет, и поднялась наверх, на площадку между этажами. Удивительное дело, но плакать мне не хотелось, и даже почти не было обидно. Я словно бы ожидала, что в конце концов произойдёт что-нибудь подобное.

На площадке было не так уж холодно. Я сняла с себя куртку и села на неё, сложив ноги по-турецки. Попыталась представить маму: что она делает сейчас? Смотрит, наверное, свой телевизор. Несколько месяцев назад она перестала мучить себя этими походами в офис и теперь располагает свободными вечерами. Но раньше она всегда знала, что её день забит до отказа, и вечером будет всё то же мытьё полов. А сейчас? Что у неё могло быть сейчас?

Что у неё было, кроме меня?

У меня был институт, были мечты юности, была тётя Люба и её родные. У тёти Любы – шитьё, которое ей нравится, опять же родные да в придачу я. А у мамы была только я… Вернее, как была? Последние несколько лет – чисто номинально.

Смотря в узкое, низко расположенное окошко на наш освещённый ярким фонарём двор, я попыталась вспомнить время, когда мы с мамой были близки. До школы со мной сидела бабушка. В школе я очень привязалась к первой учительнице и к мальчику, с которым сидела за партой. Потом я крепко сдружилась с Ольгой и всё время ходила к ней домой. А потом стала ездить в Мальцево…

Я вдруг осознала, что уже давно мать жила, мучимая ревностью. Она ведь в самом деле очень хотела «дать ребёнку лучшее», записала меня в хорошую школу, тщательно проверяла мои уроки, на накопленные с трудом деньги покупала мне красивую одежду, хорошие сумки и даже украшения. Я же не обращала никакого внимания на её подарки и жила своими книгами и мечтами…

Мама открыла мне дверь часа через полтора. Она, как всегда бывало в таких случаях, молчала и демонстративно отвернулась от меня. Сидя на площадке, я думала, что попробую заговорить с ней, скажу, что благодарна за всё. Но, увидев её хмурое лицо, неприступный взгляд, испугалась. Я так и не смогла преодолеть свой страх – мне казалось, мать не поверит ни единому моему доброму слову. И мы промолчали два или три дня, как обычно и происходило в подобных ситуациях.

Тётя Люба отметила свой день рождения спокойней, чем обычно. Гостей было меньше – только несколько подруг. Ели тушёную утку с яблоками, потом пили чай с моим любимым черёмуховым тортом. Мою маму она тоже пригласила. Я очень боялась, что та откажется, но, к моему удивлению, она пришла, правда, почти всё время молчала и сидела не рядом со мной. Но это не особенно бросалось в глаза: маленькая брюнетка играла на гитаре, полная женщина с низким голосом пела романсы, и неловкой тишины не возникло даже на минуту.

Ранней весной тётя Люба уехала в Мальцево, жила там недели три и вернулась назад опять с девочками и Ленкой.

– Мы и Витальку забрали, он сейчас у Дашки живёт, – пояснила она. – Крестить детей хотим. И Лена крестится. Сашку-то в детстве крестили в райцентре, а Лена будет сейчас.

Лена уверенно кивнула мне.

– У Витальки крёстная будет Даша, у Анютки – я буду. Марине только ещё думаем, кого.

Я ничего не ответила на эти слова, но сердце рвалось из груди, так что трудно было даже оставаться сидеть за столом. В молчании прошло больше минуты.

– Возьмите меня, – проговорила я, с надеждой глядя на Ленку. – Крёстной. Марине…