Девушка из каюты № 10

Я снова представила, как тело Анне погружается в пучину моря, и с горечью подумала, что ей повезло. Момент настороженности, удар по голове – и все. Я начинала бояться, что надо мной не сжалятся и моя смерть не будет такой же быстрой.

Я лежала, прижав колени к груди, и старалась не думать о голоде. Последний раз я ела утром в четверг, а сейчас как минимум вечер пятницы. Жутко болела голова, желудок сводило, и, вставая в туалет, я чувствовала слабость и головокружение.

«Приятно умирать от голода? – язвительно шептал противный голосок внутри. – Думаешь, это мирный способ уйти?»

Я закрыла глаза. Один. Два. Три. Вдох.

«Умирать будешь долго. Выйдет быстрее, если сумеешь отказаться от воды…»

Я вдруг представила, как лежу под тонким оранжевым одеялом, исхудалая, бледная и замерзшая.

– Я не стану об этом думать, – пробормотала я. – Я подумаю о… – О чем? Барри не учил, на каких мыслях стоит сосредоточиться, если ты оказался в плену у убийцы. Может, подумать о маме? О Джуде? Обо всем, чем я дорожу и что вскоре потеряю? – Представь уже радостную картинку, черт побери, – прошептала я.

Из коридора донесся шум.

Я так резко вскочила, что кровь отлила от головы и я чуть не упала – едва успела сесть обратно на койку.

Это она? Или Буллмер?

Я чувствовала, что дышу слишком часто, сердце колотится, а мышцы покалывает, перед глазами поплыли черно-красные круги…

А потом я провалилась в темноту.

– Черт, черт, черт…

Где-то рядом встревоженно, плаксиво шептали одно и то же слово.

– Господи, очнись уже.

– Ккк… – выдавила я.

Девушка всхлипнула от облегчения.

– Твою мать! Ты жива? Как ты меня напугала!

Я открыла глаза. Пахло едой, и в животе мучительно забурчало.

– Извини, – пробормотала она, помогая мне подняться и сесть. Девушка подложила подушку мне под спину, и я оперлась о край койки. В ее дыхании ощущался алкоголь – шнапс или водка. – Я не собиралась так надолго бросать тебя, просто…

– …сейчас день? – прохрипела я.

– Что?

– Кк…акой сейчас день?

– Суббота. Суббота, двадцать шестое. Уже поздно, почти полночь. Я принесла тебе поесть.

Она протянула какой-то фрукт. Обезумевшая от голода, я впилась в него зубами, и только ощутив его невыносимо яркий вкус, поняла, что это груша.

Суббота, почти воскресенье. Неудивительно, что я так ужасно себя чувствовала. Неудивительно, что часы тянулись так бесконечно. Неудивительно, что желудок по-прежнему сводило, хотя я глотала грушу огромными кусками. Я пробыла в полном одиночестве без еды… сейчас посчитаем. С утра четверга до вечера субботы. Сорок восемь… шестьдесят… неужели шестьдесят с чем-то часов? Голова болела. Желудок болел. Все болело.

Живот снова свело.

– О боже. – Я попыталась подняться на ноги, колени подкашивались. – Кажется, меня сейчас стошнит.

Я с трудом добрела до крошечной ванной, и девушка, обеспокоенная, подхватила меня под руку, когда я протискивалась сквозь узкий проход. Я упала на колени, и меня вырвало в унитаз.

– Если хочешь, я принесу еще, – робко сказала она. – Еще там что-то из картошки, может, она лучше усвоится. Петипана[9] какая-то, или как ее…

Я молча склонилась над унитазом, почувствовав очередной рвотный позыв, но тошнота все же прошла, и я наконец вытерла рот и медленно встала, держась за поручень. Пошатываясь, я вернулась к койке и подносу с едой. Картофельные кубики и выглядели, и пахли божественно. Я взяла вилку и начала есть, теперь не спеша, стараясь не глотать большими кусками.

Девушка наблюдала, как я ем.

– Прости, – повторила она. – Нельзя было так тебя наказывать.

Проглотив несколько кубиков чуть теплой соленой картошки с поджаристой корочкой, я наконец спросила:

– Как тебя зовут?

Она прикусила губу и отвела взгляд, а потом со вздохом ответила:

– Не стоит, наверное, тебе говорить, но какая теперь разница… Кэрри.

– Кэрри, – повторила я, пережевывая картошку. – Привет, Кэрри.

– Привет, – отозвалась она. Ее голос звучал холодно и безжизненно.

Мы обе сидели молча – я методично жевала, стараясь не спешить. Потом, тихонько вскрикнув, она вытащила что-то из кармана.

– Чуть не забыла. Держи.

И протянула мне таблетку в обрывке салфетки. Я взяла ее, едва не рассмеявшись от облегчения. Обнадеживающая мысль о том, что крошечный белый кружочек сделает мою жизнь лучше, в данной ситуации казалась жалкой. И все же…

– Спасибо, – сказала я, положив таблетку в рот и запив соком.

Наконец тарелка опустела, и, соскабливая остатки картошки, я поняла, что раньше Кэрри не ждала, пока я поем. Это придало мне храбрости, и я решила попробовать спросить что-нибудь, пусть и глупое:

– Что со мной будет?

Она молча поднялась, тряхнула головой и расправила светлые шелковые брюки. Кэрри была жутко худой – интересно, она всегда такая или пошла на жертвы ради роли Анне?

– Он… – Это было рискованно, но мне надо было знать. – Он убьет меня?

Кэрри не ответила, просто взяла поднос и пошла к двери. Закрывая дверь, она замерла, и я подумала, что она сейчас что-нибудь скажет, но она лишь покачала головой, а по щеке скатилась слеза. Кэрри почти со злостью вытерла ее и хлопнула дверью.