— Ты для меня столько делаешь,— задумчиво говорит Мира, поставив гитару рядом и прижавшись щекой к грифу,— как мне тебя отблагодарить?
— Ты играешь для меня одной. Мне больше ничего не нужно. Мне приятна мелодия, это даёт силы. Я питаюсь мелодиями.
— Опять ты не можешь говорить серьёзно… То ты ведьмочка на метле, то богиня доброты, а теперь питаешься музыкой. Девушка с далёкой звезды?
— А если я всё это говорю серьёзно? — улыбается та.
— Вот что,— вспоминает Мира,— наша одежда наверняка уже высохла.
Майя понимает её без слов; в комнатке внизу они переодеваются в тёплую сухую одежду — обогреватель за ночь постарался на славу. Натягивают кроссовки, и Мира не может расстаться с гитарой, ей всё время хочется коснуться струн; «Обязательно бери её с собой», и глаза Миры сияют благодарно. По шаткой пожарной лестнице спускаются в город, который уже оживает, напевает что-то себе, шумит поливальными машинами — ночной дождь своим чередом, а поливальные машины по расписанию — Майя подбегает к ним, а когда струи воды орошают её, взвизгивает и отбегает — Мира смеётся: она бы тоже не прочь, но гитару прижимает к себе, жаль будет намочить.
Город маслянисто пахнет мокрой листвой и опавшими веточками под ногами; шаги на пустых голубых улицах отдаются, как в кино.
Поймав гулкое звучание старых водосточных труб, Мира играет в тон, оплетает духовые серебристой паутинкой мелодии, и Майя, обняв её сзади за плечи, зарывается носом в волосы и говорит своим невозможно тёплым голосом:
— Как ты меня наполняешь этой музыкой.
— Уху щекотно,— ёжится Мира, но улыбается и снова играет.
Они обе бросаются к ранней бабушке, растерявшей все свои яблоки из порвавшегося пакета, помогают собрать — в ближайшем круглосуточном магазине Майя скупает все пакеты; посадив бабушку на утренний троллейбус, ещё не до конца проснувшийся, обе ворчат: «И не спится в такую рань!»
А потом смотрят друг на дружку и смеются. Устроившись по-турецки на ступенях какого-то закрытого торгового центра, поют вместе на французском под тихую гитару Пальмиры; идут тенистыми улицами, находят птенца, мокрого и сердитого, и относят его на ближайший газон — ему ещё учиться летать, а на асфальте приземляться жёстко, и он удивлённо осматривается и отряхивается. Вороватый кот где-то тенью проскользнул в подворотню, и девушек охватывает беспокойство за птенца, но кот спешит по своим делам.
На набережной нежные краски всюду, и цветы ещё мокрые, блестят в утренних лучах. Вода стала выше, плещется по ступенькам, ноги в каплях брызг, и через десять минут девушки согреваются карамельным кофе. Сонная продавщица в кофейной будке удивляется, почему они такие бодрые.
Солнце светит вовсю, хотя ещё только семь часов утра, и Мира, довольная, собирается что-то сказать, но Майя берёт её за плечи:
— Слушай, мне на работу пора. Музей скоро открывается, мне нужно добежать, подготовиться. Пора прощаться.
Это большая неожиданность. Мира сникает, сжимая гриф гитары:
— Ты так сказала «прощаться»…
В сердце что-то неприятно кольнуло.
— Ивушка, у тебя есть гитара и солнечный день. Требуется провести его отлично. Справишься?
«С тобой было бы проще»,— думает Мира, хмуро глядя на носки своих кроссовок. Они в светлых пятнышках: ночью им пришлось нелегко. Вместо вкуса вишни и кофе во рту привкус полыни. Как спросить, можно ли ещё раз увидеться? Не забыть бы сегодня отнести зачётную книжку в университет. И сдать учебники.
— Я что-то совсем не подумала про твою работу. Можно, я к тебе приду к вечеру?
— Ты можешь меня не застать. Я ведь смотрительница не только этого музея.
— Ты совсем ничего про себя не рассказала. А про меня столько знаешь.
— Как-нибудь, совсем скоро, я снова буду пролетать мимо твоего окна,— с мягкой улыбкой говорит ей Майя. Медлит секунду, крепко обнимает и, не оборачиваясь, уходит. Звуки её песочного голоса мягко оседают вокруг. Ветер стихает, и солнце застыло в небе.
Бережно прижимая гитару к себе двумя руками, Мира снова спускается к воде.
В душе что-то странное. Замок из песка, который под натиском волны вот-вот рухнет. Но светит солнце, и песочный замок стоит, красивый и неприступный. Дуют горячие ветра, очертания замка растворяются в жарком мареве, но лабиринты внутри него всё ещё целы.