«У какой именно?» – спросила Эльвира, посмотрев сначала на небольшую дверь в дальней от них стене, а потом на более широкую в противоположной.
«Тебе разрешено открывать рот, только если мы обращаемся к тебе, – резко напомнила сестра Эндрюз и отвесила малышке затрещину по затылку. – Вон у той черной двери. И не забивай свою глупую голову мыслями о других дверях. Мы же не ошиблись, поместив тебя в спальню вместе с азиатскими детьми, верно? Теперь можешь мне ответить». – Она еще на шаг приблизилась к Эльвире, а девочка боязливо чуть попятилась от нее.
«Верно, сестра».
Она с такой силой заломила свои пальцы, что они совершенно побелели в суставах.
Айви тоже бросила взгляд в сторону маленькой двери, которая, по слухам, вела в систему туннелей под зданием. Она никогда не видела, чтобы кто-то входил в эту дверь или выходил из нее, а Патришия настоятельно не советовала ей ни под каким предлогом пытаться выяснять, что там находится. И поделилась другой информацией. Насколько знала она сама, первый туннель вел к септическому отстойнику канализации, а другой – на кладбище, и в обоих пахло смертью.
До самого окончания того дня Эльвира трудилась прилежно и методично исполняла порученную работу в точности так, как показала Айви. Сама же Айви постоянно ждала, что малютка устанет, начнет пошатываться, жаловаться на стертые до кровавых мозолей руки, на боли в спине и в плечах. Но ни единой жалобы не услышала. К концу первой недели стало заметно, как Эльвира успешно справляется, казалось, с непосильным для нее трудом. Когда сестры не могли наблюдать за ними, Айви успевала помочь ей, и она не только не ощущала раздражения, но была счастлива сосредоточиться на чем-то кроме собственных мрачных мыслей.
Ребенок вел себя тихо и осторожно, но Айви, пользуясь драгоценными минутами наедине с Эльвирой в сушилке, в конце каждого дня постепенно выяснила кое-что. Девочке было шесть лет, но уже скоро исполнялось семь. Спала она в комнате на чердаке. Первые шесть лет жизни она провела в приемной семье, но затем ее вернули в Святую Маргариту, потому что она «совершила дурной поступок». Какой именно, не рассказывала, а Айви относилась к ней бережно, предварительно репетировала в голове каждый интересующий ее вопрос, прежде чем озвучить его. Но существовала незримая черта, и Эльвира явно не желала пересекать ее. Когда Айви спрашивала ее о покрытых пятнами крови бинтах или интересовалась, жили ли на чердаке вместе с ней другие дети, достаточно ли ей давали еды, у Эльвиры начинали дрожать руки, и она замыкалась в себе.
После нескольких попыток докопаться до правды, видя, как Эльвира с трудом сдерживает слезы, Айви сдалась, и они начали разговаривать на другие темы. О том, что мыслями уносило их прочь из мрачных стен Святой Маргариты обратно в мир обычных людей, по которому обе очень тосковали. Как бы хотелось им выйти однажды в разгар лета на огромное, открытое со всех сторон поле, полежать на коврике для пикников поверх мягкой травы, а потом посидеть на солнышке, поедая любимую еду. Свежий хлеб с сыром, толстенные ломти пирога со свининой, целые банки джемов и хрустящие красные яблоки.
А потом однажды Эльвира не появилась в прачечной.
В тот день Айви не находила себе места от охватившего ее панического страха за девочку, молясь, чтобы причина ее отсутствия была наилучшей из возможных: ей подобрали новых и очень хороших приемных родителей. Но не могла избавиться от предчувствия, что все обстоит гораздо хуже. Она уговорила Патришию проверить, не попала ли Эльвира в лазарет. Но там ее не оказалось.
Как и прежде, Эльвира исчезла на месяц, и Айви была не в состоянии думать ни о чем другом. Ей казалось, что, горюя по Роуз, она смогла найти утешение в маленькой девочке, но теперь и она тоже навсегда пропала из ее жизни.
Затем так же внезапно, как исчезла, Эльвира снова появилась.
В сушилке она поведала Айви о том, чего натерпелась, насколько плохо ей было всякий раз, когда появлялись доктора и делали уколы.
«Нам всем там приходилось самим ухаживать друг за другом», – добавила она.
«Что значит «нам всем»?» – спросила Айви, поглаживая Эльвиру по волосам.
«Всем детям на чердаке».
Глава 29
Как только они оказались в квартире Китти, Сэм позвонила Нане, чтобы узнать о состоянии Эммы. Дочь по-прежнему чувствовала себя неважно, но, как казалось, постепенно выздоравливала.
– Что-то еще случилось, Нана? У тебя расстроенный голос.
– Все в порядке, милая. Я просто устала, – ответила Нана очень тихо.
– Я собираюсь взять на сегодня отгул из-за болезни Эммы и скоро приеду к вам, – пообещала Сэм.
– Не стоит тебе этого делать, дорогая, – сказала Нана. – У тебя могут возникнуть проблемы на работе. Бен собирался навестить нас ближе к обеду.
– Нет, я смогу, Нана. Ты, похоже, совсем выбилась из сил, и меня это очень тревожит. Мне предстоит небольшая поездка, чтобы забрать свою машину, но я вернусь как можно скорее. Надеюсь, к одиннадцати. Эмма больна. Мне необходимо побыть с ней.