Девушка, которая читала в метро

За спиной Жюльетты – целая стена досье, желтая, цвета мочи стена, при виде которой у нее невольно сводило пальцы. А по другую сторону двери – месье Бернар, маленькими глотками пивший горячий кофе из материнской чашки. А еще дальше, по ту сторону фасада, была улица, машины ехали по мокрой мостовой с легким скрипом, и другие магазины, и сотни, нет, тысячи коробок, именовавшихся “квартирами”, ими торговали, в них сидели тысячи незнакомцев, тоже одолеваемые амбициями, быть может одержимые глухой яростью, а еще мечтатели, влюбленные, слепые безумцы, видевшие лучше зрячих, – где она это вычитала? Да, тысячи и тысячи незнакомцев, а она – она торчала здесь, словно камень в этом вечно бушующем потоке, и будет торчать здесь, пытаться помириться с Хлоей, прекрасно зная, что окончательно утихомирить ее гнев не удастся; будет торчать здесь и смотреть, как проходит жизнь, заполнять сертификат энергоэффективности, прикидывать, какую можно сделать скидку от продажной цены квартиры в 140 кв. м у станции “Бир-Хакейм”. Будет торчать здесь и скоро умрет.

И все умрут. И она так и не познакомится с ними, никогда не подойдет к ним, не заговорит, ничего не узнает про истории, которые ходят по тротуару вместе с теми, кто носит их в себе.

Она машинально потянула левый ящик письменного стола, тот, где с момента ее прихода в агентство скапливались книги; одна попала в желобок, ящик застрял. Жюльетта наклонилась и потянула ее за угол, высвобождая. Потом перевернула и прочитала заглавие.

“Конец обычных времен” Флоранс Деле.

12

– Вы уволились?

Солиман, сцепив на колене руки, раскачивался на стуле. Когда колено упиралось в стол, он откидывался назад, и книжный стеллаж за спиной останавливал его, отправляя обратно к Жюльетте, к рассеянному свечению лампы с зеленым абажуром. Нижняя часть его лица озарялась светом, а потом снова уходила в тень.

Жюльетта не ответила – ведь он не спрашивал, – только кивнула, изо всех сил, так, что даже сама удивилась.

– Я дала им книгу. Перед тем как уйти, – уточнила она.

– Одну?

– Нет. Одну Хлое, другую месье Бернару.

– Погодите.

Передние ножки стула с грохотом уперлись в пол; Солиман протянул руку к своей тетради и стал с непонятным остервенением перелистывать ее.

– У нас сегодня какое число? Надо бы тут завести календарь или ежедневник, не знаю…

– Или мобильный телефон, – добавила девушка, сдерживая улыбку.

– Только через мой труп.

Он вдруг замолчал, нахмурился, как будто ему пришла в голову неприятная мысль, потом пожал плечами:

– Тринадцатое января? Нет, сегодня…

– Пятнадцатое февраля, – поправила Жюльетта.

– Надо же. Как время летит. Но ведь мне вчера надо было встретиться с… не важно. Пошли сначала. Продиктуйте мне адрес вашего агентства недвижимости, имена читателей, примерное время… Я всегда прошу смотреть, который час, когда вы передаете книгу, мне это очень важно…

– Почему?

Он поднял голову от тетради, в которой начертил по линейке горизонтальную линию. Она заметила, что он бледнее обычного, а на скуле выделяется красная полоска. Наверно, порезался, когда брился. Черные, вечно встрепанные волосы казались сегодня тусклыми и безжизненными.

– Как это почему?

– Ведь вы даже не знаете, какое сегодня число.

– А? Может, вы и правы…

Он замолчал и стал записывать за ней нужные сведения. На вопрос не ответил, разве что безразличием, и она вздрогнула от какой-то неясной, невесть откуда взявшейся печали.

– Вообще-то, – вдруг заговорил он снова, – про время… Не знаю, поймете ли вы, вы еще новенькая. Но… Разве книгу одинаково передают в шесть утра и в десять вечера? Я для того все и записываю, чтобы вы – вы и все остальные – могли в любой момент справиться в этой тетради. Тогда вы все вспомните. Это будет даже лучше воспоминания, потому что дата и час содержат в себе бесконечное множество вещей: время года, освещение, если брать самое очевидное. Что на вас надето – толстое пальто или летнее платье? А на том, кому вы отдаете? Как он одет? Как двигается? Солнце уже село или нет? Опустилось ли оно на край крыши или нырнуло в темные дворы, которые едва угадываешь, когда проезжаешь мимо? Не было ли в каком-нибудь дворе женщины в окне, нет, девочки, которая махала рукой поезду, словно желала счастливого пути друзьям, отправившимся в долгое-долгое путешествие? Если дело было в декабре, вы бы угадали только свет лампы за стеклом, может, быстрое движение руки, отдергивающей занавеску, и светлое пятно лица…

Последние слова Солиман произнес тихо, почти шепотом. Говорит сам с собой, поняла Жюльетта, это какое-то личное воспоминание. Такое, каким он не мог с ней поделиться, хотя сцена показалась ей более живой, более реальной, чем она сама, сидящая в этом кабинете.