– Что вы имеете в виду? – не поняла Паулина.
– Ваш муж очень боится той женщины. Похоже, теперь он и в самом деле будет держаться от вас подальше.
На несколько секунд Паулина замолчала, а потом спросила:
– Это всё?
– Пока да.
– В таком случае, я хочу сказать «спасибо».
– Кому?
– Я не знаю.
Паулина добавила еще, что надеется, что Томасу в скором времени полегчает, и дала отбой.
Она сидела на кровати, пытаясь переварить полученную информацию, когда мобильник зазвонил снова. Это была Стефани Эрдман, адвокат по семейным делам. Паулина встречала ее имя в газетах. Эрдман вызвалась представлять интересы Паулины в суде и сразу предупредила, что беспокоиться о гонораре не стоит: этот вопрос уже улажен.
Соня Мудиг встретила его в коридоре полицейского участка и покачала головой. Имя Нимы Риты не упоминалось ни в одном документе миграционной службы, вот что это должно было значить. Тем не менее им выдали ордер на дальнейшие розыскания, и это была хоть маленькая, но победа. Потому что расследование и без того стопорилось из-за множества внешних помех. Разговор с секретными службами давно вылился в монолог, и это все больше раздражало Бублански. Он задумчиво посмотрел на Соню.
– Возможно, теперь у нас есть подозреваемый.
– И кто он?
– Имени я не знаю.
– Тем не менее он подозреваемый?
– Кое-что указывает на него.
Бублански рассказал Соне о мужчине, которого Хейкки Йервинен видел на Нурра-Банторгет между часом и двумя ночи на субботу пятнадцатого августа и который, по всей видимости, и передал Ниме отравленную бутылку.
Соня делала отметки в блокноте. Так они дошли до его кабинета, где устроились в креслах друг напротив друга и замолчали. Бублански волновался. Он чувствовал, что история с бутылкой говорит ему нечто большее, нежели он пока в состоянии понять.
– Итак, на сегодняшний день мы не располагаем сведениями о каких-либо контактах погибшего с врачами или клиниками в Швеции? – спросил комиссар.
– Пока нет, – отвечала Соня. – Но я продолжаю поиски. Он ведь мог быть зарегистрирован и под каким-нибудь другим именем, верно? Нужен ордер на более обстоятельное обследование тела.
– Как долго он пробыл в городе? Что нам об этом известно?
– Ничто не указывает на то, что он пробыл в квартале больше пары недель.
– И где он находился до того, в другом городе или в другом квартале?
– Это всего лишь мои догадки, – ответила Соня. – Ничего не известно.
Бублански откинулся на спинку кресла, посмотрел в окно на Бергсгатан и понял вдруг, что именно мучило его последние полчаса.
– «Сёдра Флюгель», – произнес он.
– Что? – не поняла Соня.
– «Сёдра Флюгель» – закрытая психиатрическая лечебница. Если он где и лежал, то наверняка там.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что все сходится.
– Что сходится?
– Туда обычно увозят тех, о ком стараются забыть. Это закрытое учреждение, и с ним давно работают военные. Помнишь Андерссона, того солдата из Конго, который бросался на людей в городе? Его тоже лечили в «Сёдра Флюгель».
– Я помню его, – ответила Соня. – Тем не менее все выглядит несколько надуманно, согласись.
– Я еще не закончил.
– Простите, комиссар.
– Йервинен говорил, что Нима спустился с какой-то горы к озеру – и здесь тоже все сходится. Ведь «Сёдра Флюгель» стоит на живописной скале, нависающей над Орставикеном. И потом, оттуда не так недалеко до Мариаторгет.
– Отлично, – восхитилась Соня.
– Разумеется, это всего лишь мои предположения.
– Я немедленно наведу справки.
– Конечно, но…
– Что еще?
– Это по-прежнему не объясняет, как Нима оказался в Швеции и прошел паспортный контроль, не попав ни в один из списков.
– Такое невозможно, – согласилась Соня, – его должны были зарегистрировать. Впрочем, нам надо с чего-то начать.
– Неплохо было бы для начала поговорить и с Ребекой Форселль.
– С этим все так же глухо, – покачала головой Соня. – Правда, есть еще одна женщина, которая знала и Ниму, и Клару.
– Кто такая?
Соня рассказала.
Прогуливаясь по Гётгатан, Катрин Линдос безуспешно пыталась дозвониться до Микаэля. Она возмущалась и спрашивала себя, зачем он, собственно, ей понадобился? Дел и без Блумквиста было невпроворот. Катрин только что закончила запись радиодиспута с министром культуры Алисой Франкель и профессором журналистики Юргеном Вригстадом о травле Юханнеса Форселля в СМИ, но от этого ей не стало легче. Она вышла из равновесия, как это бывало с ней всегда после записи на радио.
Чаще всего в таких случаях Катрин не давала покоя какая-нибудь брошенная ею реплика или чей-нибудь вопрос. На этот раз ее мучили сомнения, не выглядела ли она чересчур жесткой, односторонне-пристрастной, как СМИ, которые сама критиковала. Хотя Катрин всегда умела взглянуть на себя со стороны, и на этот раз тема диспута сильно ее задела. Возможно, рассуждая о Форселле, Катрин имела в виду прежде всего себя.