Фредрика Нюман отпила белого вина из бокала и рассказала Блумквисту о том, что узнала из письма доктора Мансура.
– То есть как он туда попал, по-прежнему неизвестно, – резюмировал Микаэль.
– Все окутано тайной, – подтвердила Фредрика. – Военной тайной, я бы сказала.
– Вопрос национальной безопасности?
– Откуда мне знать?
– …или же речь идет скорее о безопасности отдельных лиц, – продолжал рассуждать Блумквист.
– И такое вполне возможно.
– Странно, вы не находите?
– Еще бы… – Фредрика Нюман вздохнула. – Человек годами сидел взаперти, не имея возможности даже лечиться у дантиста, – это же готовый скандал. Или я что-то не так понимаю… Вы вообще слышали об этой клинике?
– Я читал программную декларацию ее основателя Густава Ставшё.
– Да, там все здорово написано, – подхватила Фредрика. – Что самые больные должны пользоваться наибольшим вниманием. Что главный критерий развитости общества – его забота о самых слабых.
– Он сгорел на своей работе, не так ли?
– Именно так, – подтвердила Фредрика. – Но тогда было другое время. Сегодня его представления об обществе и терапии многим кажутся наивными. Психиатрия пошла по другому пути, медикаментозных средств и принудительного лечения. И учреждение на живописной скале, так похожее на благоустроенный пансионат, превратилось в место изоляции самых безнадежных. Вы слышали, что у них проблемы с кадрами? Набирать людей все труднее, ведь у клиники плохая репутация.
– В это легко поверить.
– Одно время ее вообще хотели расформировать, а пациентов распределить по муниципальным больницам. Но последователи Густава Ставшё воспротивились и не дали осуществиться этим планам. Они пригласили доцента Кристера Альма, психиатра с хорошей репутацией, занять директорское кресло. Доктор Альм начал процесс модернизации, и тут ему на глаза попался Нима, или Нихар Раваль, как он значится в журналах.
– По крайней мере, они не изменили инициалы.
– Это так, но тумана от этого не убавилось. Право на информацию из первых рук узурпировало некое контактное лицо, имени которого клиника не открывает. Похоже, некто высокопоставленный, перед кем весь персонал стоит на цыпочках.
– Некто вроде Сванте Линдберга, – подхватил Блумквист.
– Или министра обороны Юханнеса Форселля.
– Тогда все совсем безнадежно.
– Почему?
– Слишком много вопросов.
– В любом случае их более чем достаточно.
– А вы не выясняли, не упоминал ли Нима Форселля во время сеансов их терапии? – спросил Блумквист.
– Ничего об этом не знаю.
– Понятно.
– Бублански вообще считает, что одержимость Форселлем началась после того, как Нима увидел его на экране телевизора в магазине на Хорнсгатан. Возможно, это связано и с тем, что у шерпы в кармане оказалась бумажка с вашим номером.
– Я должен расследовать эту историю до конца.
– Что ж, удачи, – напутствовала Фредрика.
– Благодарю, она мне понадобится.
– Могу я спросить у вас еще одну вещь?
– Конечно.
– Ваш генетик из Лондона, кто она?
– Моя хорошая знакомая, не более.
– Тоже таинственная особа…
– У нее на это свои причины.
Они пожелали друг другу хорошего вечера, и Фредрика выглянула в окно, где в окутавшем озеро тумане снова угадывались силуэты двух белых лебедей.
Глава 23
Саландер получила шифрованное сообщение от Блумквиста, но оно ее почти не заинтересовало. Лисбет была озабочена другим. За день она успела не только справить себе новую «Беретту-87», в точности такую, какая была у нее в Москве, но и новый IMSI-перехватчик, а также забрать свой мотоцикл «Кавасаки Ниндзя» из гаража на Фискаргатан, где он стоял до сих пор.
Она повесила в гардероб черный костюм и снова надела джинсы, куртку «монах» и обула спортивные туфли. Сейчас Лисбет сидела в номере отеля «Нобис» на Норрмальмторг, не так далеко от Страндвеген, где находилась квартира Камиллы, и просматривала материалы с камер слежения. Она старалась разжечь в себе жажду мести, какую чувствовала прошлым летом, но ничего не получалось. Мешали призраки прошлого, с которыми у Лисбет не осталось времени разбираться.
Ей нужно было сосредоточиться, любой ценой. Особенно сейчас, когда в игру вступил Галинов. Собственно, Лисбет толком ничего о нем не знала – ничего, кроме слухов, роившихся в секретной Сети. Но Галинов был близок к ее отцу, начинающему сотруднику ГРУ, и это говорило о многом.
Иван Галинов покрывал повстанцев в странах третьего мира и торговцев оружием. При этом его личный статус оставался неопределенным, а имя всплывало в Сети в самых разных контекстах и амплуа. И объяснялось это не выдающимся актерским талантом, совсем напротив. Галинов, как никто другой, всегда оставался самим собой. Именно это в нем и внушало доверие и составляло его главное преимущество.
Он свободно говорил на одиннадцати языках. Благодаря выразительной внешности сразу оказывался в центре внимания в любом обществе. У людей просто не укладывалось в голове, что человек с таким запоминающимся лицом может оказаться русским шпионом. При этом Галинов с легкостью менял маски. Безжалостность перетекала в столь же безоглядную доброжелательность и заботливость.