Девушка не нашего круга

– Поэтому довольно будет согласия только одной персоны – лично вас. Прошу. – И он протянул ей планшетку, где сверху имелась отпечатанная на принтере бумага: «Главврачу такому-то от такой-то: отказываюсь от своего ребенка, женского пола, рожденного 19 октября 1998 года». – И вот, кстати, второе письмо: расписка, что вы никогда в будущем не обратитесь в органы опеки и попечительства с заявлением, что передумали и хотите отменить свой отказ. И третья бумага, в свою очередь, защищающая лично вас, где говорится, что в дальнейшем с вас снимается обязанность по содержанию данного младенца.

– А где мои расписки?

– Какие расписки?

– Я задолжала некому гражданину крупную сумму денег. И он согласился простить мне долг в обмен на ребенка.

– Ах это! Ну, я об этой вашей сделке ничего не знаю и знать не хочу. Но вот, постойте, мне просили передать для вас. – И главврач достал из-под планшетной скрепы какую-то бумажку и помахал ею в воздухе.

– Давайте!

– Только после вас, – галантно проговорил белохалатный.

И тогда она все подписала.

А после вырвала из рук доктора расписку, что они с Максом давали Подгребцову, порвала ее на мелкие клочки, упала на кровать и зарыдала.

Мягко ступая, главврач вышел из палаты.

* * *

– Я вышла из клиники на следующий день, – продолжила свой рассказ Наталья. – У меня ничего не было – ни ребенка, ни мужа, ни бизнеса, ни офиса. Машину-«девятку» и ту отобрал Подгребцов – мой кредитор. Имелась только оплаченная до конца месяца квартира, в которой меня никто не ждал.

Октябрь 1998 года, Москва

Большой Каменный мост ей никак не подходил.

Правительственная трасса, рядом Кремль. Не успеешь собраться с мыслями, как тебя арестуют.

Или выловят.

Вот Крымский мост – другое дело. По нему течет Садовое кольцо – три ряда в каждую сторону. Особенной движухи пешеходов обычно не бывает – если это не какое-нибудь народное гулянье в парке Горького, – но в октябре гуляний обычно не случается.

На Крымском никому ни до кого никогда нет дела.

В былые времена Наташа, помнится, читала статью, кажется в «Московском комсомольце» (в прежней, счастливой жизни, еще когда она была вместе с Максом и радовалась жизни), что именно Крымский мост – лидер по числу самоубийц. Почему-то большинство суицидников Москвы устремляются именно сюда. И это, дескать, связано с тем, что проектировали и строили его в разгар сталинских репрессий и тяжелое время метафизическим образом сказывается. Она, помнится, когда прочла, подумала: «Какая чушь!» И еще, подспудно: «Ко мне это не имеет никакого отношения». А вот оказалось – как раз имеет.

Почему-то из всех возможных способов покончить с собой, со своей зряшной, не задавшейся жизнью, Наташу особенно привлекало утопление.

Нет, конечно, выстрел в сердце, наверное, красивее. Поставить точку пули в своем конце, как писал Маяковский.

Однако пистолета под рукой не было, и добыть его возможным не представлялось. Нет, наверное, если бы она захотела, то смогла: в Москве 1998 года достать можно было, в принципе, все что угодно. Но депрессия, охватившая Наташу, была столь глубока, что ей казалось чрезвычайно сложным и тяжелым совершать какие-либо действия за пределами обычных и обыденных, привычных и рутинных (и даже они давались с громадным трудом и напряжением воли): умыться – почистить зубы – одеться – купить себе поесть что-нибудь в магазине.

А из оставшихся вариантов – ни вешаться, ни бросаться с крыши почему-то не хотелось. Очень уж страшными, представлялось ей, становились трупы в обоих случаях суицида. Возможно, утопление казалось ей наиболее привлекательным способом потому, что родилась и выросла она в Таганроге, в окружении воды и моря.

Они и с подонком Подгребцовым год назад сошлись на приморском опыте и на том, что почти земляки, соседи: кубанский город Казацк и донской Таганрог в масштабах огромной России представлялись расположенными почти что рядом. Подумаешь, каких-то четыреста пятьдесят километров! Когда впервые повстречались и, типа, дружили, тот вспоминал и нахваливал пляжи Анапы и Тамани, она – приазовские плавни.

В столице с морем, конечно, была напряженка.

Зато свинцовая, мутная Москва-река – всегда пожалуйста, к вашим услугам!

За аренду жилья Макс еще в августе заплатил до конца октября. В начале ноября, по всей видимости, хозяин, не дождавшись платы, обычно аккуратно вносимой, начнет ей названивать.

Ответа не услышит и тогда явится на квартиру лично – и опять-таки временную жилицу (как и Макса) не обнаружит.

Заругается, а потом вышвырнет Наташины вещи и снова сдаст кому-нибудь двушку в тихом центре, рядом с Патриками.

Возможно, то, что пропала Наталья, обнаружит мама – слово «возможно» поставлено здесь потому, что они расстались в последний раз, вусмерть разругавшись, и с тех пор друг другу не звонили.

Возможно, мамаша станет в итоге Наташу искать.

А может, даже и не будет.

А больше никому она на этом свете не интересна – даже как источник возможных прибылей.

Или – радостей секса.

Сама мысль о сексе (или о прибылях) казалась ей теперь ненавистной.