Имелась и другая возможность, и шанс. Призрачный, но все равно он казался мне до чрезвычайности привлекательным – журавль в небесах, который поманил меня далеким, едва различимым крылом. Я и ругал себя, и уверял, что тридцать раз мог свидетель по имени Хачик ошибиться, что все могло ему померещиться с пьяных-то глаз, что не в станице Красивой видел он этих девиц – а может, и вовсе не видел, примнилось ему, пригрезилось. Но все равно тянуло меня, звало именно туда. Кто знает, как это называть. Оперативное чутье? Чуйка? Или просто блажь? Но – нет. Хотелось, ох как хотелось мне рвануть именно в Красивую!
Я прикинул по карте: получался почти равносторонний треугольник. От приморского поселка Каравайное до другого, тоже курортного, Усть-Морского (где случилось первое ограбление) по дороге вдоль моря – сто восемьдесят километров (первая сторона моей геометрической фигуры). От Каравайного до станицы Красивой – больше двухсот (сторона вторая). И примерно столько же от Красивой назад к морю, в Усть-Морское.
Вдобавок сходится с постулатами криминологов: первые эпизоды в серии преступник обычно совершает на примерно равном удалении от своего места жительства. Еще одна гирька на чаше весов, что мне суждено ехать в станицу.
Да и что такое лишние две сотни верст? Как известно, для бешеной собаки – к каковым я с моей работой начал себя причислять – совсем не крюк.
И я наплевал на здравый смысл, выписался из гостиницы и рано поутру, по холодку, рванул в станицу Красивую.
Однажды он все-таки пришел в себя.
Артем лежал навзничь. Постель под ним чуть подрагивала и сотрясалась. Что-то мерно гудело. К сгибу локтя тянулась трубочка от капельницы. Штанга, на которую крепилась капельница, побрякивала.
«Мы едем, – сообразил он. – Меня куда-то везут».
Рядом с кроватью, в вертящемся кресле, сидела девушка. Она дремала. Нахохлилась, голова упала на грудь. Она была не в медицинском одеянии, без халата и шапочки – в свитерке и юбке, и очень юная.
Кто она, Артем не узнавал. Откуда-то взялось имя Настя – однако кто такая Настя и точно ли так зовут эту девушку, он не помнил и не понимал. Но добровольная сиделка была чем-то похожа на Настю, и почему-то он знал, что именно она должна быть с ним рядом.
Он решил проверить и окликнул ее по имени. У него получилось что-то похожее на «Астя-а» – тихий выдох или даже шипение. Однако даже от такого слабого вздоха девушка вздрогнула и проснулась. Проморгалась, вскинула голову и стала всматриваться в лицо Артема:
– Темочка! Дорогой мой! Ты очнулся! Ты чего-нибудь хочешь?
Барышня говорила с ним, как с очень близким человеком, однако он все равно ее не узнавал. И уж точно никак не смог объяснить ей, чего ему сейчас хочется.
Он вообще практически ничего не хотел, да и чувствовал себя как человек, только что родившийся – ничего не помнящий и ничего не желающий. Поэтому он попытался улыбнуться и изобразить лицом полное довольство. Однако ни того, ни другого не получилось, потому что сознание понемногу ускользало от него, и Артем снова погрузился в забытье.
Через Казацк проходила железнодорожная ветка. По ней, сквозь степи и нивы Кубани, поезда везли отпускников в благословенные края: Сочи, Лазаревское, Адлер… Потом они же возвращали их на север. Сейчас, ближе к концу октября, основной поток путешественников, денежных и деятельных, схлынул. Теперь наступало время публики более простой и прижимистой. Ехали пенсионеры, мамашки с нездоровыми детьми, мелкие чиновники и отставные силовики, которым достались льготные путевки. Ехали бизнесмены очень средней руки. Качались в вагонах гастарбайтеры, устремляющиеся на столичные стройки, а также в нефте- и газоносные районы Русского Севера и Сибири.
Билетов в кассе оказалось полно – в том числе и на ближайший поезд, проходящий петербургский, что следовал через Москву. Перед выбором места Настя на секунду зависла. Весь образ ее прошлой двадцатилетней жизни – в скромнейшей хатке в приемной семье в станице Красивой – диктовал ей, что деньги следует экономить, поэтому надо выбрать плацкарт. Однако неправедные доходы, полученные за ворованные машины, жгли карман. Вдобавок дни, проведенные рядом с Артемом, приучили ее к жизни на широкую ногу – а грядущее замужество намекало, что теперь роскошь и богатство навсегда. В результате короткой внутренней борьбы между скупостью и мотовством девушка взяла билет «не нашим, не вашим» – купейный. Но когда спросили, какую полку предпочитает, скаредность восторжествовала. Она выбрала верхнюю – и дешевле почти на две тысячи, и легче можно спрятаться, забиться, ни с кем не общаться. Ей на сегодня разговоров хватило, особенно толстяк-хирург Игорь Олегович достал.