На столе, рядом с документами, лежали три пачки стерильных компрессов. Сплонка проверил, не нарушена ли упаковка, и что-то записал в бумагах. Надел резиновые перчатки. Потом, один за другим, он доставал из упаковки компрессы и подавал Люции. Велел ей сжимать свернутую марлю в ладонях по пятнадцать минут. Собранные материалы помещал в литровые стеклянные банки, которые сразу плотно закрывал. Сплонка наклеил этикетки на каждую из банок. На этикетках печатными буквами значились фамилия подозреваемой, время проведения анализа, номер дела и продолжительность сбора запахов. Потом полицейский внес данные в протокол, а внизу подписался именем и фамилией. Не возникало никаких сомнений в том, что он скептически относится к исследованиям запахов. Только из уважения к Джекилу не позволил себе явных насмешек. Ланге тоже должна была оставить автограф. По окончании работы Сплонка внимательно прочел данные на банках. Все было в идеальном порядке, согласно регламенту. Сплонка дописал протокол и положил его в бумажную папку. Он кивнул Люции и вышел первым. Следом увели подозреваемую.
Джекил ждал их в дверях. Он еще раз проверил этикетки трех банок с запахами. Присмотрелся к белым компрессам, плотно закрытым в стеклянных сосудах, и почувствовал нарастающее возбуждение. В криминалистической лаборатории уже ждала четырехлетняя немецкая овчарка, которую взяли из питомника. Если подтвердится соответствие запаха, взятого у подозреваемой, с образцом, сохранившимся на перчатке, прокурор Эдита Зюлковская сможет выдвинуть Люции Ланге обвинение, а суд, в свою очередь, продлит ей арест на очередные три месяца. Тот факт, что Ланге не признавала вину, не имел значения. Виновна она или нет – решит суд. С чувством хорошо выполненного долга Джекил вышел из лаборатории точно в шестнадцать пятнадцать.
Саша с Каролиной уже дважды обошли вокруг здание, но не смогли найти входную дверь. Несмотря на то что детский сад находился недалеко от их дома, они все равно опоздали. Саша допоздна работала с Абрамсом по делу об убийстве Янека Вишневского. Легла спать около трех ночи. Ей казалось, что она успела лишь приклонить голову к подушке, но, когда открыла глаза, дочь уже стояла перед ней одетая и с рисунком в руках, который успела нарисовать до того, как отважилась разбудить мать. Саша вскочила с кровати с огромным чуством вины. Быстро натянула вчерашнюю одежду: мужскую рубашку в клетку, растянутый свитер ручной вязки и видавшие виды джинсы. Потом она на скорую руку приготовила Каролине завтрак и посадила ее за стол с чашкой теплого какао. И только после этого направилась в ванную привести себя в порядок.
Обходя детский сад вокруг в третий раз, они обнаружили, что входная дверь находится за детской площадкой, но открыта она только до восьми тридцати. Вот почему они не могли попасть внутрь. Начальство закрывало заведение на все засовы, и войти можно было, только предварительно позвонив по телефону. Саша уже битых пятнадцать минут держала трубку возле уха, но никто не отвечал. Вместо этого звучала какая-то ужасная музыка. Наконец дверь открыла повариха в съехавшем набок колпаке. В руках у нее были мешки с мусором.
– Уже десятый час, – грозно объявила она, загораживая проход, как цербер. – Вы звонили насчет завтрака?
– Нет, – ответила Саша и схватилась за дверь. – Вы позволите?
Повариха неохотно посторонилась. Саша с дочерью вошли в коридор, наполненный запахом вареной капусты. Дверь в раздевалку была закрыта на ключ, им пришлось войти через кухню. За столом, застеленным клеенкой, сидели шесть женщин разного возраста. Они завтракали и попивали кофе, живо при этом переговариваясь. При виде опоздавшей матери с ребенком они тут же смолкли. Залусская поняла теперь, почему никто не брал трубку. Интересно, присматривает ли хоть кто-то за детьми? Поздоровавшись, Саша честно объяснила, что проспала. Ни одна из воспитательниц не прокомментировала, но зато все смотрели на нее с укором. Наконец они спустились в гардероб, Каролина сняла куртку, надела тапочки. И вдруг отчаянно бросилась в объятия матери, как будто не хотела отпускать ее. Саша сама чуть не заплакала.
– Я очень скоро приду за тобой, – пообещала Саша. – Сразу после обеда, хочешь? – Она с трудом высвободилась из объятий дочери и осмотрелась по сторонам. – М-да… Какое же страшное все тут, холера… – пробормотала она.
Каролина прыснула со смеху.
– Нельзя так выражаться при детях, – сделала она замечание матери.