Девушка с экрана. История экстремальной любви

«Ты мой Бог, мой вдохновитель, мой тиран. Хочу к тебе. Люблю тебя.

Целую тебя. Тысячу раз. И еще тысячу. Много тысяч раз. Хочется положить тебя на длинный стол и поцеловать каждую клеточку обожаемого мною тела.

Твоя, только твоя Арина».

«Ты мое вдохновение. Почему я все время говорю «не бросай меня»? Потому что я безумно привязана к тебе, я осознаю, с кем я встретилась, понимаю. Я сойду с ума, если что-нибудь случится. Ты моя жизнь, мой смысл, моя любовь».

Моя депрессия достигла апогея. Я вставляю магазин в пистолет. Сажусь на кровать. Час ночи. Я не могу жить с этой страшной, ужасной депрессией. Перезаряжаю, посылая первый патрон в ствол, и взвожу курок. Дуло пистолета вставляю в рот. Не хочу в висок. Опускаю палец на спуск. Последняя минута… Я думаю о детишках. После меня останется страховка в полтора миллиона. Сучка доберется до этих денег через любые преграды и суды. Все растранжирит, и моим ангелам ничего не останется. В восемнадцать лет они будут нищие (как их папа), и им придется начинать все сначала, карабкаться вверх с самого низа. Не хочу для своих ангелов такой жизни… Не хочу.

Я трогаю слегка спусковой крючок, он дергается. Но не до конца… Я не могу, чтобы ей достались детские деньги. И опять она выиграет — как всегда.

Я нехотя снимаю палец с курка. Мне очень неловко… что я этого не сделал.

22 февраля — десять лет со дня смерти папы. На следующий день я начинаю пить таблетки. За неделю я чуть не сошел с ума. Доктор, сам идиот, полуглухой. Прописал пить другие. Хожу — все до лампочки, кружится в голове. Ужасный февраль, какой ужасный февраль! Спустя двадцать пять дней таблетки, хотя и медленно, стали помогать. Но что это было, до того, преддверие ада?

Только к концу марта депрессия отступила. Никогда, даже в самом кошмарном сне, не представлял, что все может падать в такие глубины. И что может быть так больно.

Что могут разверзнуться такие ущелья в психике, и космосы — в воображении.

Но с актрисой предстоял новый виток. Оказывается, все, что было до того, были цветочки. Я не мог дождаться ягодок…

Весь март она доводила меня звонками и истериками. А потом заявила, чтобы я купил авиабилеты в Америку… ее мужу и его партнеру со скидкой. А она заработает на этом сто долларов.

— Как ты себе это представляешь? — устало спросил я.

— Заплати свои деньги, выкупи, передай нам номера брони, а я прилечу и отдам тебе долг.

— А тебя никакие моральные аспекты не смущают?

— Ты о чем?

— Твой любовник будет покупать билеты твоему мужу.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я заработала деньги? Чтобы мне стало хоть немножечко легче?

По-моему, для нее просто не существовали никакие моральные аспекты.

Потом устраивались новые истерики и новые звонки. Да сколько ж может один человек вынести? Я не выдержал и сказал, что это все — не могу, не хочу, ненавижу, не терплю.

На что она спокойно ответила:

— А я не верила, что ты меня всерьез бросишь.

Я с заботой расставлял книги на специально построенные полки и целовал их. Я никогда не видел свою библиотеку целиком, полностью. Она всегда была в ящиках, нишах, коробках, шкафах. Книг было много. Я когда-то их все прочитал. Для чего?

Первого апреля — «День дураков». Мой день!

Как снег на голову позвонила Юлия и сказала, что у мамы был обширный инсульт, ее ночью увезли в больницу, они едут с Аввакумом туда и сразу будут мне звонить.

Я молю Бога и панически трезвоню в Москву общим знакомым-врачам, но никто еще ничего не знает. Ее увезли ночью.

Спустя четыре часа звонит Аввакум и говорит, что она требует вызвать сына в Москву. Она умирает…

Я звоню каждый час, чтобы узнать о ее самочувствии. Американские философы говорят, что жизнь черно-белая, она состоит из полос. У меня почему-то зарядили одни черные…

Сам консул Германов оформляет мне визу за десять часов! Через знакомых.

Я лечу в Москву и молю Бога, чтобы ее пронесло, только пронесло. Или она потерпела до моего прилета. А я ее вытащу из любой дыры…

А потом случились самые безумные десять дней в моей жизни.

В аэропорту меня встречает Аввакум, и мы сразу едем в больницу. Мама лежит в терапевтическом отделении у своего старого знакомого и поклонника Соломона Соломоновича Рихтера. Меня заводят сначала к нему. Я никогда не был в здешних больницах. В маленьком пенсне, с нервным тиком на губах, он спокойно объясняет, что с ней произошло. Инсульт.

— Слава Богу, она парализована на правую половину…

Слава Богу?.. (Действительно, слава Богу!)

— … если бы на левую, то никаких шансов на реанимацию не было бы.

Я вздрагиваю, мне страшно. Я боюсь за свою маму. У нее было сильное кровоизлияние в мозг.