Девушка с нижнего этажа

Старина Джин сцепляет руки за спиной, и его глаза, осматривающие каждый дюйм земли, устремляются в одну точку.

— Ты ведь не собираешься продавать Картофелину, правда? — выпаливаю я.

— Зачем мне ее продавать?

— Чтобы рассчитаться с долгами.

Тишина опускается со скоростью камня, летящего в воду. Вспомнив о нашей недавней ссоре, я готовлюсь к худшему.

— Я не собираюсь продавать Картофелину. Ты же мне веришь, хм?

От «хм» мне не становится спокойнее, как это обычно бывает.

К остановке с всегдашним металлическим звоном подъезжает трамвай. Но куда сильнее шума меня ошеломляет надпись на новенькой табличке, прибитой на вагоне сбоку: Ряды 1–5 только для белых. Я не сразу понимаю истинный смысл слов, они кружат у меня перед глазами, словно рассерженные пчелы. Старина Джин вздыхает.

— Это неправильно. — Слова сами вылетают у меня изо рта.

— В этих краях мало кого заботит правильное и неправильное, — произносит кто-то у меня за спиной. — Бал правят желаемое и возможное.

Кто-то втискивается на заднюю площадку, и без того забитую до отказа, а кто-то решает пойти пешком.

Тучный коммивояжер с третьего ряда принимается ерзать по скамейке, и от этого весь трамвай начинает подпрыгивать.

— В Атланте черные не в пример бодрее деревенских, — слышится высокий радостный голос коммивояжера. Он лузгает семечки, выплевывая шелуху на тротуар.

Я жду, пока Старина Джин решит, где нам сесть, но он, поджав губы, и не думает двинуться с места.

Салли в плоской водительской кепке встает с места и поворачивается в нашу сторону.

— Ради всего святого, Старина Джин, шевели ластами, чтобы мы все поскорее добрались до дома.

— Есть одна загвоздка, — отвечает Старина Джин. — В правилах ни слова не говорится о китайцах.

Я смотрю на него круглыми глазами. Старина Джин никогда не выказывал своего мнения во всеуслышание, но вот он стоит непоколебимый, словно маяк посреди бушующего моря.

— Я смуглый, как картошка, а Джо совсем светленькая, но ведь глаза-то у нас одинаковые, хм? — В трамвае раздается пара смешков. — Плохие правила порождают хаос.

Салли из белокожего стал красным.

— Вы к чернокожим не относитесь. Давай, старик, приземляйся скорее, и поехали.

Все пассажиры, растерявшись, почти перестали дышать и замерли. Большинство из них стараются не смотреть нам в глаза, но напряженно вслушиваются.

Старина Джин окидывает взглядом свободные передние ряды, а затем заднюю площадку, на которой люди теснятся, как сигары в коробке. Он подходит к третьему ряду, где, кроме коммивояжера с мешком семечек, нет ни души.

Коммивояжер кладет мясистую ладонь на спинку скамьи.

— Вы не черные, но и не белые.

Пассажиры с первых рядов обернулись, и кое-кто из них уже нетерпеливо посматривает на нас со Стариной Джином. Ворчливый садовник — это он отогнал Мод Грей от печки — с бегающими, как блохи, глазами тычет в нас морщинистой рукой.

— Нечего псам разъезжать на трамвае. Вон отсюда.

Коммивояжер вдруг откидывает голову. Из губ у него вылетает кусочек подсолнечной шелухи.

Старина Джин быстро закрывает лицо ладонью. Его тонкие плечи опадают.

— Ну и ну, прямо в глаз ему зарядил! — усмехается коммивояжер.

— Ах ты, отвратительный кусок жира… — бормочу я, но Старина Джин, положив руку мне на плечо, выводит меня из трамвая.

Они с Салли встречаются глазами. Однажды мул Салли начал как-то странно прихрамывать, и Старина Джин обнаружил в копыте животного нарыв. Старина Джин и Салли, конечно, не друзья, но если ты видишь человека каждый день на протяжении двадцати лет, то он совершенно точно начинает для тебя что-то значить.

— Трамвай — это не для нас, — громко произносит Старина Джин.

Салли всегда сохраняет невозмутимое выражение лица, но сегодня он проигрывает в битве с эмоциями. Он поводит плечом, словно закрывает толстую книгу.

Под звон колокольчика и громкие понукания трамвай, подпрыгивая на ухабах, уползает прочь из нашей жизни.

Меня переполняет не только злоба, но и гордость. Отказавшись от трамвая, Старина Джин решил не ввязываться в игру, исход которой известен заранее. На пути у реки появляются новые камни. Нам придется раньше вставать, и мы будем позже возвращаться домой. Но идти по сложному пути с легким сердцем намного проще.

Старина Джин неспешно идет рядом со мной, и его волнение выдают лишь глаза, в которых отражаются его мысли. Мне снова вспоминается день, когда мы пытались попробовать кока-колу. Когда нам отказали, Старина Джин с таким же достоинством древних властителей вывел меня из аптеки. Я же в свою очередь просто старалась не разрыдаться. Старина Джин не склонял голову и не задирал ее слишком высоко. Он уверенно шел своей дорогой, и никакие жизненные сюрпризы не могли сбить его с выбранного пути.

Глядя на лучи света, пробивающиеся сквозь сумрачное небо, я ощущаю, как осколки злости внутри меня собираются вместе. Во мне нарастает пламенное чувство, очень далекое от честолюбивых помыслов. Я буду отстаивать свои убеждения.