Девушка с татуировкой дракона

Либеральная утренняя газета прокомментировала сенсацию в передовице, написанной лично главным редактором. Вечером, когда в эфир вышли новости канала ТВ‑4, главный редактор выступал в качестве гостя. Он подверг сомнению версию секретаря редакции, который горячо убеждал его по телефону, что статья Блумквиста «не может быть голословной». При этом главный редактор произнес фразу, ставшую впоследствии классикой жанра: «Ерунда – наши экономические обозреватели уже давно бы все раскопали». В результате передовица либерального главного редактора оказалась единственным медиаголосом в стране, буквально разгромившим статью «Миллениума». Автор использовал такие клише, как «преследование личности, грязная криминальная журналистика», он требовал «принять меры против уголовно наказуемых высказываний в адрес достойных граждан». Правда, этим участие главного редактора в дебатах и закончилось.

Ночью редакция «Миллениума» была полна народа. Вначале предполагалось, что там останутся только Эрика Бергер и новый ответственный секретарь Малин Эрикссон, чтобы отвечать на звонки. Однако и в десять вечера все сотрудники по-прежнему находились на своих местах, к ним присоединились еще как минимум четверо прежних коллег и шесть фрилансеров. В полночь Кристер Мальм откупорил бутылку шампанского. Старый приятель из вечерней газеты прислал ему гранки номера, где делу Веннерстрёма посвящалось шестнадцать полос под рубрикой «Финансовая мафия». Когда на следующий день вышли вечерние газеты, средства массовой информации буквально взорвались.

Ответственный секретарь редакции Малин Эрикссон пришла к выводу, что не зря она пришла работать в «Миллениум».

Всю следующую неделю Шведскую биржу лихорадило – к делу подключилась финансовая полиция, подтянулись прокуроры, и развернулась паническая деятельность по продаже акций. Через два дня после разоблачений в прессе дело Веннерстрёма вышло на правительственный уровень, и в связи с этим министр экономики вынужден был разразиться своими комментариями.

Впрочем, этот бум не означал, что массмедиа безоговорочно восприняли разоблачения «Миллениума» – уж слишком серьезный выпад на сей раз позволил себе журнал. Но в отличие от первого дела Веннерстрёма, на сей раз «Миллениум» смог представить убедительные доказательства: и электронную почту самого Веннерстрёма, и копии файлов из его компьютера, включая балансовые отчеты по тайным банковским счетам на Каймановых островах и в двух дюжинах других стран, секретные соглашения и еще массу всякой всячины. Хранить все это на своем жестком диске было такой несусветной глупостью, что более предусмотрительный преступник никогда в жизни не рискнул бы это сделать. Вскоре всем стало ясно, что если материалы «Миллениума» дойдут до апелляционного суда – а все сходились на том, что дело рано или поздно должно там оказаться, – то в финансовом мире Шведского королевства лопнет самый масштабный мыльный пузырь со времен краха Крёгера в 1932 году. На фоне дела Веннерстрёма совершенно потерялись скандальное банкротство «Готабанкен» и аферы инвестиционной компании «Трустор»[110]. Концерн Веннерстрёма продемонстрировал мошенничество таких масштабов, что никто даже не решился бы подсчитать, сколько отдельных нарушений закона было зафиксировано.

Впервые в шведской экономической журналистике употреблялись такие слова и выражения, как «систематическая преступная деятельность, мафия и диктат гангстеров». Веннерстрём и его ближайшие сподвижники – юные биржевые маклеры, акционеры и одевающиеся в брендовые костюмы от Армани адвокаты – описывались как самые тривиальные бандиты или наркодельцы.

В первые дни этого медиацунами Микаэль Блумквист держался в тени. Он не отвечал на письма и не откликался на телефонные звонки. Все редакционные комментарии давала Эрика Бергер, которая мурлыкала, как кошка, когда ее интервьюировали центральные шведские средства массовой информации и солидные региональные издания, а также возрастающее с каждым днем количество зарубежных. Всякий раз, отвечая на вопрос о том, как «Миллениуму» удалось завладеть всей этой, в высшей степени личной документацией, предназначенной сугубо для внутреннего пользования, она с загадочной улыбкой, выполнявшей роль дымовой завесы, отвечала: «Мы, разумеется, не намерены раскрывать свои источники».