Девушка у обочины (ЛП)

— Да уж, точно, не голодна. — Фотограф делает шаг ко мне, а я напрягаюсь, чувствуя мурашки на коже от его приближении. — Ты потеряла в весе. Тебе идет. Или, скорее, еще не совсем. Сейчас, если ты сможешь сбросить еще четыре, пять килограммов, то будешь по-настоящему великолепной. Я мог бы сделать с тобой удивительные вещи, Дез.

Фотограф подмигивает, что делает его слова двусмысленными.

Я не пытаюсь скрыть отвращение и гнев.

— Я ухожу. — И отворачиваюсь, прежде чем сделаю что-то безрассудное, например, засуну кулак ему в глотку.

Он бежит за мной, тянется и хватается за мой топ, дергая его.

— Ну же, Дез. Думаешь, сможешь добиться чего-нибудь в этом бизнесе самостоятельно? На самом деле, ты не хочешь уйти от меня.

— Нет, хочу. — Я продолжаю идти, отказываясь смотреть на него.

Он шагает в ногу со мной, его рот шепчет рядом с моим ухом:

— Знаешь, тебе даже не надо много делать. Ну, если только сама не захочешь. Просто возьми член в эти пухлые губки, Дез. Тебе понравится, обещаю. Только это, и я смогу сделать тебя успешной. Смогу вытащить тебя из той квартирки, которую ты делишь с другими девушками. У меня большая квартира и большой член. Ты сможешь иметь их обоих. — Он проводит рукой по моей талии, спускаясь к заднице. — Ты знаешь, что хочешь это. Знаешь, что никогда не получишь ничего лучше, чем я.

Все во мне кипит и грозит вырваться наружу. Меня переполняет горячий и ослепляющий гнев. Я уворачиваюсь подальше от него, отступая на шаг.

— Да пошел ты..., — выплевываю я слова, шипя в слепой ярости.

А потом делаю кое-что еще более глупое: приближаюсь к нему и отвешиваю ему пощечину как можно сильнее. Он моргает, прикладывает руку к лицу, а потом со злостью в глазах надвигается на меня. Я отталкиваю его подальше. И этот слизняк пролетает назад три или четыре шага, спотыкается и приземляется на задницу в песок. Его камера тяжело ударяет его в грудь, и он перекатывается на бок, волоча «Никон» по песку.

Я гордо шествую прочь, игнорируя крик Людовика.

— Ты об этом пожалеешь, сука. Я звоню Сидни прямо сейчас! Ты больше никогда не будешь работать. С тобой покончено! ПОКОНЧЕНО!

Нелегко пытаться идти по песку в гневе. Хотелось бы убежать, но не могу. С одной стороны, сиськи будут подскакивать до подбородка из-за этого дурацкого бикини, которое хрен, как способно, поддерживать грудь. И еще не хочу доставлять удовольствие Людовику, если он увидит, как я расстроена.

Ярость, стыд и ненависть пульсируют во мне, слезы набегают на глаза, что неизбежно приведет к рыданиям. Но нет. Не здесь.

Чувствую стыд от того, что всего лишь на долю секунды, но я рассматривала представленную возможность. На мгновение, но обдумывала то, что он предложил. Но затем здравомыслие вновь заявило о себе, и меня пронзило отвращение. Вместе с разрушающим грузом ненависти к самой себе.

Ты знаешь, что никогда не получишь ничего лучше, чем я.

О, я могла бы иметь кое-что гораздо лучше. Но разрушила и это тоже.

* * *

ДЕЗ

— Черт побери, Дез. Я предупреждала тебя. — Рошель встречает меня в очереди на регистрацию в аэропорту «Ла-Гуардия».

У нее тележка со сложенными моими чемоданами. Не только с тем небольшим, что я брала с собой во Флориду, но и со всеми остальными тремя, в которых собрано все, что у меня есть.

— Рошель? — Я смотрю на свои чемоданы. — Что... что происходит?

В ее глазах сожаление.

— Я тебе говорила, что ты не должна трахаться с ним и просто не злить его. — Она качает головой. — А ты взяла и напала на него? На публике, на пляже, на глазах у десятков свидетелей?

— Ты не знаешь, что он мне сказал, Рошель.

— И не хочу знать. — Она роется в сумочке, вытаскивает папку, открывает ее и протягивает мне две бумажки. Одна - это чек на ничтожную сумму денег. Другая - билет в одну сторону на самолет в Детройт, до которого осталось тридцать шесть минут. — Единственная причина, по которой я оплачиваю твой рейс обратно - это то, что ты нравишься мне. Я заплатила за этот билет. Не Сидни, не агентство. Я. Этот бизнес не для тебя, Дез. Это просто не твое. Езжай домой. возвращайся в университет.

Я таращусь на билет. И обнаруживаю, что вместе с болью, печалью и смущением испытываю и чувство явного облегчения.

— Спасибо, Рошель.

Она одаривает меня редкой улыбкой, что выглядит странно на ее лице.

— Нет, спасибо тебе. Знаешь, как давно я хотела ударить эту самодовольную, высокомерную свинью?

И вот я тащу три моих тяжелых чемодана к выходу на рейс так быстро, как могу, запинаясь и еле сдерживая слезы. Я чуть не опоздала, так как притащилась, спотыкаясь к телетрапу, когда они уже закрыли дверь. Меня впускают, я нахожу место и усаживаюсь, держа сумочку на коленях и глядя на чек, который олицетворяет почти два месяца голода, стресса и безумных часов.