Девушка в голубом пальто

Мне становится дурно при мысли о том, как она, полуслепая, ковыляет с палочкой по дому, натыкаясь на мебель. Да еще запасает миндальные круассаны на случай моего прихода! Ей так хочется, чтобы кто-нибудь задавал вопросы о ее сыне! Она теперь очень одинока.

Я стряхиваю крошки с пальцев.

– Отведите меня к шкафчику. Я достану очки.

Она ведет меня в спальню, приговаривая:

– Я привыкаю жить одна. Мальчики или Хендрик помогли бы мне с очками. А потом Мириам… Она бы тоже помогла. Всегда кто-то был рядом. Знаете, ведь я когда-то была девушкой, мечтающей о карьере, – как вы. Сорок лет назад, когда большинство женщин еще не работало, я встретила Хендрика. Он нанял меня продавщицей в магазин. Я считала себя такой независимой! Но потом моя жизнь изменилась. Я привыкла заботиться о других, и теперь мне не хочется быть одной. Никогда бы не подумала.

Дубовый шкафчик фру Янссен выглядит громоздким и тяжелым. Мне не сдвинуть его одной. Я вижу под шкафом очки, но там такое узкое место, что мне не подсунуть руку.

– Я собиралась попросить Христоффела, когда он придет в следующий раз, – говорит она. – Он должен вернуться завтра.

– Обойдемся без Христоффела. У вас есть длинная палка? Что-нибудь очень тонкое? Может быть, палка, которой вы закрываете портьеры?

После нескольких минут бесплодных поисков фру Янссен уходит в сад за домом и возвращается с плоским деревянным шестом. Он слегка испачкан снизу; сверху прикреплен пакетик с семенами, на котором написано «свекла».

– Это подойдет?

С помощью шеста я вытаскиваю из-под шкафчика очки фру Янссен. Она горячо меня благодарит и, стерев с них пыль, водружает на нос. Через минуту мы уже снова сидим за столом.

– Возможно, все это не имеет значения, – начинаю я. – Но я узнала несколько имен. Это люди, которые могли хорошо знать Мириам. Не говорила ли когда-нибудь Мириам о своей подруге Амалии?

Фру Янссен поджимает губы.

– Не думаю.

– А Урси? Зеф?

– Урси? Может быть. Нет, наверное, я путаю ее с портнихой. Ее тоже зовут Урси.

Я приберегла самое многообещающее имя напоследок:

– А Тобиас? Возможно, он был ее парнем?

– Она действительно говорила о мальчике, который ей нравился, но я не помню… Дайте-ка подумать.

Довольно странно, что Мириам говорила о каком-то мальчике. Ведь она в это время пряталась в убежище, оплакивая родную семью и опасаясь за свою жизнь. Но, наверное, любовь не прекращается даже во время войн. В дне содержится столько часов, что хватает времени и на страхи, и на нормальные эмоции.

– О! – Взгляд фру Янссен проясняется. Она тянется за палочкой и отодвигается от стола. – Я кое-что вспомнила.

Она поднимается и идет к кладовой. Я слышу звяканье. Наконец она возвращается с несколькими банками в руках.

– Я не голодна, – смущенно произношу я, но фру Янссен качает головой. Она принесла банки по другой причине.

– За день до того, как Мириам исчезла, я попросила ее помочь протереть пыльные банки в кладовой, – объясняет фру Янссен. – Мне пришлось отпустить женщину, которая обычно делала в доме уборку. Я боялась, как бы она не услышала Мириам. Мириам уже почти закончила вытирать банки, когда зашла моя соседка. Девочке пришлось прекратить работу и спрятаться. Вот как выглядят те, которые она протерла. – Фру Янссен придвигает ко мне чистую банку. – А теперь посмотрите на эти.

На первый взгляд они кажутся такими же, как те, которые протерла Мириам. Но затем я замечаю, что кто-то рисовал на пыли – вероятно, указательным пальцем. Это напоминает мне рисунки, которые я делаю на окнах, прежде чем вымыть их.

Фру Янссен поворачивает две банки. На первой написано «М», на второй – «Т».

– Я заметила их вчера и подумала, что это просто какие-то закорючки, – говорит она. – Но это не так. Это буквы «М» и «Т».

– Мириам и Тобиас, – предполагаю я.

– Вы думаете, это что-то означает?

Означает ли это что-то? Например, что Мириам убежала из безопасного места, чтобы отыскать мальчика, который ей нравится? Что Мириам рискнула своей жизнью ради отношений, единственным доказательством которых служит загадочная записка и буквы на пыльных крышках банок? Да еще цветы, которые, по словам Мины, Мириам получила однажды в школе? Но разве я не сделала бы то же самое? Даже если бы не видела Баса несколько месяцев, я бы думала о нем каждый день и писала его имя на всем, что подвернется под руку. И разве я не делаю это и сейчас?

Разве любовь – не полная противоположность рациональному?

В ожидании моего ответа фру Янссен снова протирает очки. Она стряхивает частички пыли, приставшие к ним, и что-то шепчет о садовом шесте.

– Гм-м? – рассеянно бормочу я.

– Я подумала, мне следует держать в доме под рукой садовый шест. Тот, с помощью которого вы достали очки. Его можно использовать, когда нужно добраться до недоступных уголков.

Я резко выпрямляюсь, словно меня дернуло током.

– Что вы сказали?

– Простите! Я мешаю вам сосредоточиться.

– Нет, нет. Вы помогли мне, – возражаю я. – Этот шест был в вашем саду за домом?

– Да. У меня небольшой огород: я выращиваю овощи. Конечно, не сейчас, когда зима, а летом. А что?

– Мне нужно снова осмотреть дверь черного хода.

– Зачем?