Девушка в красном

Райли выскользнул из объятий другого ребенка и потянулся к проёму среди ветвей, через который она заглядывала в их убежище. Явно дружелюбная натура, такого наверняка приходилось одергивать при встрече с каждым незнакомцем, чтобы не выболтал всю подноготную. Второй ребенок дичился, недоверчиво уставясь на нее.

– А как тебя зовут по-настоящему? – спросил Райли.

– Корделия, – выдержав театральную паузу, призналась она.

Райли звонко засмеялся, и в этом ужасном мире смех прозвучал как-то неестественно, пронзил гнетущую атмосферу лесной чащи и словно окутал всех троих волшебными чарами.

– А что, неплохо. Вот нашу двоюродную бабушку Хильдой зовут, так по сравнению с ней очень даже ничего.

– Моя мама в этом даже не сомневалась, хотя обычно звала меня Делией. Она была профессором-шекспироведом, вот и выбрала имя в честь героини одной пьесы.

– А наша мама работала в «Уолмарте»[14], – добавил Райли. – Ее один дядя убил, когда разозлился, что ему какого-то лекарства не досталось.

Эти слова прозвучали так буднично, словно какой-нибудь диктор в вечернем выпуске новостей зачитал сводку происшествий.

– Ой, беда-то какая. А папа ваш где?

– Райли! – цыкнул второй ребенок, но тот и ухом не повел. Пожалуй, если не спугнуть, можно узнать и про его/её любимый фильм, и про домашнюю зверушку, и когда ему/ей в последний раз довелось поесть пиццы… по крайней мере возникло такое впечатление.

– Сначала казалось, так даже лучше, что его не убили, как маму. Кошмар просто – мы ее всегда так ждали, а в тот раз она не вернулась, потому что ее какой-то чокнутый застрелил ни за что ни про что, – рассказал Райли. – А потом у папы начался Кашель, и кровь как полилась, аж подойти страшно. Так жалко, даже попрощаться не получилось, мы заразиться боялись.

– Моя мама тоже Кашель подхватила, – начала Краш и задумалась, стоит ли им рассказывать всю правду. Да, мама на самом деле подхватила Кашель, наверное, от него бы и умерла, не объявись возле дома та стая шакалов. Зачем им эти подробности?

Потом решила, что скрывать от детей суровую правду – недопустимая роскошь былых времён, к тому же эти малыши после начала Кризиса наверняка уже повидали немало людских злодеяний. В конце концов, их родная мать погибла ни за что, они уже в курсе, что жизнь далеко не праздничная ярмарка, так что врать нужды не было.

– Мама подхватила Кашель, – повторила Краш. – Наверное, и папу бы заразила, и оба бы умерли. Если бы на них не напали какие-то уроды, что нагрянули к нам домой.

Тут у нее перехватило горло, и она замолчала, не в силах рассказывать так бесстрастно, как удавалось Райли. Неважно, как давно это было, при каждом воспоминании эта вопиющая несправедливость поражала как в первый раз.

Маме стало бы плохо, и она всё равно бы умерла, но для мира, пораженного смертоносным вирусом, это хотя бы естественно. А нападать на чужие жилища и убивать людей из-за каких-то дурацких предрассудков – совсем ненормально.

Райли подполз чуть ближе, и его серьезная мордашка оказалась на расстоянии вытянутой руки.

– Так их убили? – благоговейным шепотом, словно в церкви, спросил ребенок.

– Да, – еле выдавила Краш.

Казалось бы, давно пора это всё переварить, смириться и жить дальше. Даже не ожидала, что эту боль так и придется волочить с собой, словно чемодан без ручки, но она до сих пор напоминала о себе.

– А мы с братом убежали.

– А где же твой брат? – не унимался Райли. – Почему ты совсем одна?

– Моего брата больше нет, – вздохнула Краш.

Дальнейших объяснений ребенку не потребовалось. В конце концов, нынче всякие ужасы – обычное дело.

– А у твоей мамы был тот Кашель, от которого взрываются?

– Взрываются? – насторожилась Краш. Будь у нее ушки на макушке, они бы сейчас встали торчком. А так небось аж кудряшки из-под вязаной шапки полезли.

– От Кашля некоторые как бы взрываются. Словно у них лопается грудь, – объяснил Райли. – Но не все.

– Райли, да заткнись же ты, – заворчал другой ребенок.

– Я таких больных не видела, – осторожно заметила Краш. – Как это бывает?

– Ну, сначала изо рта идет кровь, много крови, наверное, с молочную бутыль, а то и больше, – Райли развел руками, показывая лужу крови, – а потом грудь лопается вот тут, – и указал посередине груди.

– А дальше вообще жуть, как будто выворачивается наизнанку. Раньше голые рёбра можно было только на аттракционе увидеть, у скелета в «Пиратах Карибского моря», да и то не считается, они же не настоящие.

(«Офигеть, прямо как в «Чужом», – Адам ткнул пальцем в разорванную грудь. – Это же твой любимый фильм, помнишь, как там детеныш той твари прогрызает грудь какому-то чуваку, и всё кругом в кровище?»