Девушка в цепях [СИ]

Вот сейчас я искренне удивилась. Лина говорила, что Орман не любит публичность, но представить, что в таком огромном доме не бывает гостей, что здесь не проводятся приемы, не звучит смех, не мельтешат пестрые платья леди и строгие фраки джентльменов на балах, было странно. Но даже если представить, что это так, где же тогда он встречает деловых партнеров?

— Как я уже говорил, никогда — это слишком долго.

Снова подняла голову: иероглиф кроваво-красным впивался в бледное спокойствие потолка. Опасность, черта, граница…

Грань.

— Откуда во мне магия смерти, месье Орман? Мои родители самые обычные люди.

— Ты в этом так уверена, Шарлотта?

Что? Конечно же, я в этом уверена.

— Разумеется.

Орман неопределенно приподнял брови.

— На что вы намекаете? — холодно спросила я. — Женщина, которая меня вырастила, знала мою маму, мама работала у нее горничной. Мой отец был простым моряком.

— Почему твоя фамилия Руа?

— Потому что так звали мою маму. Жюстин Руа.

— Ты родилась в Вэлее? — уточнил он.

— Да. Какое это вообще имеет отношение к делу?

— Большое, Шарлотта. Очень большое.

— Я решительно не понимаю, к чему вы клоните, — отложила пахнущее мятой полотенце (которое здесь исполняло роль салфетки) и поднялась. — Если не возражаете, давайте продолжим.

— А я решительно не понимаю: неужели тебе совсем не интересно твое прошлое?

Орман выпрямился и оказался лицом к лицу со мной.

— Твои корни. Твоя магия.

— Сейчас мне гораздо интереснее побыстрее закончить. Насколько вам известно, месье Орман, в ближайшем будущем мне предстоит искать новую работу, и не уверена, что это получится быстро. Мне надо платить за жилье, и…

— Кормить мисс Дженни, — насмешливо произнес он.

— Не вижу в этом ничего смешного.

— Да, тут уже не до смеха. — Орман кивнул на дверь. — Ты хочешь и дальше быть гувернанткой?

— Вряд ли у меня это получится, — заметила я, когда мы вышли в коридор.

— Вот и замечательно. Это совершенно не твое.

— Неужели? — я почувствовала легкий укол раздражения. — А что, по-вашему, мое? Лежать обнаженной на простынях?!

Это прозвучало настолько двусмысленно, что у меня вспыхнули щеки. Незамедлительно ускорила шаг, искренне надеясь, что он оставит это замечание без комментариев. Потому что если не оставит, то… то я сама не знаю, что сделаю.

— Никогда ни перед кем не оправдывайся, Шарлотта, — неожиданно произнес он. — Что бы ни произошло. Ты имеешь право поступать так, как тебе вздумается, и жить так, как тебе того хочется.

— Вас послушать, так стыд и совесть — совершенно излишни.

— Стыд и совесть — всего лишь гордыня. Желание казаться хорошим. Чаще всего, в глазах окружающих, большинству из которых нет до тебя никакого дела. Не считая тех, кто привык осуждать всех подряд.

— Удивительно, что с таким отношением к людям вы решили меценатствовать, — заметила я.

— В этом нет ничего удивительного, — он усмехнулся. — В наш век калекам и сиротам готовы помогать все. Чего не скажешь о людях искусства.

— Цинично.

— Но это правда.

Я плотно сжала губы и решила, что до конца сеанса больше с ним не заговорю. Тем более что говорить не хотелось, особенно после его заявления. Вопрос только в том, которого из.

«Ты в этом так уверена, Шарлотта?»

Слова Ормана не шли у меня из головы.

Виконтесса Фейбер много раз повторяла эту историю, про бедную девочку Жюстин, оставшуюся одну с ребенком.

В молодости леди Ребекка была слаба здоровьем, поэтому отец отправил ее в Вэлею, к океану. Он снял ей домик, нанял прислугу и дуэнью, чтобы сопровождала ее повсюду, поскольку в те годы матери леди Ребекки уже не было в живых, а дела требовали его неотложного присутствия в Фартоне. Жюстин была очаровательной девушкой, разве что немного вольной в поведении (впрочем, в Вэлее нравы гораздо свободнее, чем в Энгерии), это и привело к трагедии.

Ну, если так можно назвать мое появление на свет.

«Ты была такая милая, Шарлотта, — говорила она, и взгляд ее туманился, как раннее утро по осени, — и уж точно ты не была виновата в грехах этой запутавшейся девочки. Я просто не могла позволит Жюстин отдать тебя в приют. Там о детях совершенно не заботятся, а я хотела дать тебе гораздо больше, чем просто образование. Любовь и тепло семейного очага».

Впрочем, про любовь и тепло семейного очага мы частенько говорили в Фартоне. После переезда в Лигенбург у меня появилась гувернантка (та самая мисс Хэвидж), и леди Ребекка проводила со мной все меньше времени. С каждым днем мы все больше отдалялись друг от друга. Особенно когда у молодоженов родилась дочь, Миралинда.

После этого леди Ребекка даже не всегда заходила пожелать мне доброй ночи, раз в год (на рожденье) дарила мне кукол или краски, при встрече справлялась о здоровье и хорошо ли я себя чувствую. Иногда мы выбирались в Милуотский парк: няня толкала коляску с вопящей Миралиндой, и леди Ребекка очень сильно от этого раздражалась. Она терпеть не могла брать дочь на руки, особенно когда та голосила до покраснения крохотного личика.