– Да, – сказал он несколько раздраженно. – Ты же знаешь, я на эту тему не люблю говорить.
– Русская? – спросил я.
– Русская. А что?
– Ну, не знаю. Подумал – вдруг с Кавказа девушка. Там нравы серьезные, традиции. Братьев нет, а родственников много. Могут не понять, как человек девушку соблазнил, а жениться не хочет.
– Я-то хочу, – сказал он, недоумевая. – Она не хочет.
– Ух ты, – сказал я. И даже встал, так мне стало интересно. – Почему?
– Говорит, что чувствует себя по сравнению со мной никем. Что я топ-менеджер, а она студентка. И что рожать пока не хочет…
– Погоди, – перебил я, осмысливая. – Ты ей сделал предложение, заговорил о детях, а она не хочет. Так?
– Почти, – сказал Дима. – Спросил: каким она видит наше будущее?
– Когда спросил?
– Вчера.
– Нет, в какой момент?
– На кухне. За завтраком.
Я постучал себе по лбу. Костяшками пальцев, собранных в кулак.
– Что?
– Ты же, по сути, ей предложение сделал. Но не сделал. Без кольца в коробочке, без романтики. У нее же, судя по фото, синдром Золушки.
– Это как? – напрягся он.
– Как-как… Романтика. Пение птиц. Принц, стоя перед ней на коленях, говорит что-то такое, что она до смерти помнить будет. А ты за завтраком… Яичницу в этот момент жевал…
– Омлет, – сказал он. – Но я же… – И замолчал.
Мы сидели в этой тишине минут пять, потом я встал. Взял чайник, чашки и пошел на кухню.
– Включи телевизор, что ли, – попросил Дима.
Я щелкнул пультом. Потом еще и еще.
– О! Боярский, оставь.
Шла «Собака на сене». Фильм из детства.
– Терехова хороша, – сказал я. – Мне вообще рыжие нравятся. – И вдруг что-то понял. – Дай еще раз фото посмотрю.
Он достал телефон и вдруг тоже понял.
– Похожа… А я всё время думал, почему она мне так кого-то напоминает.
Мы сидели и смотрели. То на фото, то на экран. То на экран, то на фото.
Появился Караченцов. Встал под балконом. Запел.
– Ее не Диана случайно зовут?
– Нет, – сказал друг. – Кристина.
– Не хуже, кстати, – сказал я. – У меня тоже была Кристина… Знакомая. Я голову сломал, пытаясь уменьшительную форму имени придумать. Крис, Кристи, Тина, Кри, Ри.
– Да это вообще не проблема.
Я посмотрел на него с интересом.
– Жду…
– Зайка. Солнышко. Котенок. Мусик-пусик.
– Примитивный ты человек, – сказал я. – Никакой фантазии.
Он обиделся. Надулся. Хотя под серенаду Караченцова это было непросто.
– Сколько смотрю, столько за душу берет, – вздохнул я. – Хотя наизусть знаю.
И увидел, что он вытаращил на меня глаза.
– Что? – спросил я.
– Слушай! – произнес он с вдохновением. – А если мне тоже?
– Что «тоже»?
– Ну, серенаду ей спеть.
– Вот это браво, – сказал я. – А ты петь умеешь?
– Так я как Караченцов, – сказал он. – Приведу кого-нибудь, он споет. А я ей букет брошу.
– Куда бросишь?
– На балкон. Она на втором этаже живет.
Дима взял телефон и вышел на балкон. Я сидел и думал: «Ну и страсти, вот это сила искусства». Потом вспомнил, как пошел записываться в секцию фехтования, посмотрев «Трех мушкетеров». И как расплакался, когда ее у нас в городе не оказалось.
Правда, мне тогда было семь лет.
– Ну, всё, – сказал друг, вернувшись. – Сейчас заедем за Яшей, купим букет и к ней.
Яша был композитором. Он ушел со второго курса консерватории, когда решил, что оперного певца из него не выйдет. Писал электронную музыку для интернет-открыток. Он настолько впечатлился просьбой друга, что ждал нас на улице.
– Я решил, что спою «О соле мио».
– Не годится, – сказал я. – Это же «Ну, погоди». Лучше «Луч солнца золотого».
– Это же «Бременские музыканты». В чем разница?
– Принципиальная! – надавил я. – Тут романтика, а тут комиксы. Жених что хочет?
Жених считал деньги в кошельке.
– Вы не помните, в цветочном карточки принимают?
– Я добавлю, – сказал я.
Мы стояли под ее окном. Ждали, пока Дима закончит разговор.
– Тебе минусовку в Интернете поискать? – спросил я.
– Да не надо, – отказался Яша. – Что я, нот не помню?
Пришел Дима. Побледневший.
– Она дома. Я сказал, что будет сюрприз. Но не сказал какой.
– Ну, давай начинай, – предложил я Яше.
Он сосредоточился. И загудел своим басом, отлично подошедшим бы ко Всенощной:
– Луч солнца золотого туч скрыла пелена…
У меня пошли мурашки. У Димы, кажется, тоже. Он выставил вперед букет, готовый его метнуть на балкон в любую секунду.
– Вопрос, – тихо сказал я. – А ты точно уверен, что она на балкон выйдет?
Он еще сильнее побледнел.
– Во блин…
Она не вышла.
– Я бы в ноябре тоже не балкон не вышел, – изрек я.
– «Соле мио» петь? – поинтересовался Яша.
– Пой, – сказал я. – Хуже не будет.
Он запел. Дима что-то строчил в телефоне. Поднял голову.
– Она была в ванной. Очень удивилась вопросу, не может ли она выйти сейчас на балкон? Не может, у нее голова мокрая.
– И что делать? – спросил Яша.
– Ну, пошли в подъезд, – предложил я. – Позвоним в квартиру, ты еще раз споешь. В подъезде акустика лучше.
Дима позвонил в домофон. Она открыла.
– Ты правда хочешь на ней жениться? – спросил я.
Он вспыхнул.
– Ты вот зачем сейчас это спрашиваешь?
– Интересно же, – начал я. – А то вдруг потом будешь всю жизнь сожалеть. И нас ненавидеть, что мы не отговорили.
Мы поднялись.
– Так что петь? – настаивал Яша. – «Ну, погоди» или трубадура?