Девушка жимолости

Облачная завеса стремительно заволакивала небо, заслоняя полуденное солнце, поэтому казалось, что наступают сумерки. Я оставила машину на подъезде к дому Вутенов. Слева от меня был обрыв, справа – хозяйский дом. Вывеска «продается» скрипнула на ветру, и я заметила, что, в отличие от дня показа, состоявшегося пару дней назад, все занавески были задернуты.

Терри и Трейси ждали меня, мы собирались пообедать и поговорить. Но в доме было как-то непривычно темно. Почему-то подумалось – а не лучше ли вернуться, пока не поздно?

Наверное, давало себя знать давешнее расстройство желудка. Он категорически не желал ни малейшей встряски – кишки все еще недовольно урчали, хоть я и провалялась в отеле целые сутки. Я стиснула зубы, усилием воли заставила себя вылезти из машины и направилась к дому.

На полпути к дому из темной части сада вдруг вынырнул Роув Оливер и преградил мне дорогу. Из-под козырька натянутой на глаза бейсболки воинственно торчал подбородок. Теперь Роув ничуть не походил на рыхлое тесто, как тогда, в отеле. Он походил на быка. Разъяренного быка. Я бросилась было бежать.

Но не успела я дернуться в сторону, как он схватил меня за руку выше локтя и сильно сжал, разворачивая прочь от дома. Он вел меня, толкая вперед, прочь от родственниц, от безопасности.

– Роув, – начала я.

Он пихнул меня еще сильнее. Мозг лихорадочно перебирал варианты: заговорить с ним, задобрить его, пообещать ему что-то… да что угодно. Закричать, побежать, ударить в промежность. Но одно дело подумать, другое – сделать. Меня парализовал страх.

Он ткнул меня пальцем в поясницу, когда мы переходили улицу; я посмотрела в обе стороны – никого, ни единой души, все будто вымерли. Миновав машину Джея, мы оказались на полоске травы, окаймлявшей гребень утеса. Огни видневшегося внизу города замигали в вечерней дымке. Низко между холмами повис туман.

Я посмотрела на него умоляюще:

– Роув, я знаю, ты зол. И это неудивительно. Я знаю, что паршиво поступила с тобой. Но клянусь… – тут я чуть не сказала «жизнью», но вовремя осеклась, – могилой своей матери, я никогда никому ничего не скажу. Ты должен поверить мне. Я никому не расскажу, что ты сделал.

Он протянул ко мне руку, я постаралась уклониться, но было поздно: окружающие предметы как будто отодвинулись от меня, края их казались размытыми и потемнели. Казалось, я проваливаюсь назад – в прошлое, в сырой подвал дома Оливеров, в запах плесени, на скрипучий старый диван.

Я будто знаю, что должна встать и уйти, но все равно остаюсь. Я обхватила себя руками, потому что меня начало колотить.

– Veni, Creator Spiritus, – начала я еле слышно.

Роув глубоко вздохнул:

– Хорош, Алтея. – Он шагнул вперед.

Я отодвинулась.

– Mentes tuorum vista.

– Ну не надо. – Он поманил меня. – Прекрати.

Я отошла еще на шаг, произнесла громче:

– Imple superna gratia
quae tu creasti pectora!

Он бросился на меня и молниеносным ударом толкнул вниз с обрыва. Прокатившись по склону, я приземлилась на набережной. Катясь, я инстинктивно хваталась руками за землю, поэтому, проскользив несколько ярдов, уцепилась за ветку бересклета. Тело резко затормозило и развернулось, плечевая кость дернулась из сустава, в руке отдалась резкая боль. Я зависла на кусте ища ногами опору, чтобы не скользить дальше. Тяжело дыша, я вглядывалась вверх.

Роув, съехав по склону следом за мной, не сильно отстал. Схватил меня за рубашку, развернул и швырнул на землю. В голове взорвалась острая горячая боль, перед глазами дождем рассыпались белые точки.

Я закричала: я кричала так, как должна была кричать тогда, много лет назад, громко, протяжно, набрав полную грудь воздуха, сопротивляясь происходящему каждой клеточкой своего тела. Кричала долго, пока он не зажал мне ладонью рот, с силой вдавив голову в поросшую травой землю. В моем черепе взорвался фонтан огней.

Я попыталась высвободиться из-под ладони. Воздух, нужен воздух.

Я брыкалась, но Роуву удалось подмять меня под себя и вдавить большой палец мне в бедро. Я вскрикнула от боли, но крик вышел почти беззвучным.

– Хватит, – прошипел он, – прекрати.

Я посмотрела на него: он был бледен, но глаза горели, как два светящихся шара. Вспомнив о ружье Уолтера, я пожалела, что оно не при мне. Отчетливо представила, как наставляю ствол между двух этих глаз и нажимаю курок, разношу череп этого гада на тысячу кусочков.

– Дьявол, Алтея, можешь ты уже угомониться и не рыпаться? – Он привстал, отпустив наконец мое лицо.

Я судорожно вдохнула, потом еще раз.

– Не бей, – простонала я, – пожалуйста, больше не бей.

– Да заткнешься ты уже, наконец, боже мой! – Он перевел дух. – Мне нужно рассказать тебе кое-что, пока он не… Я кое-что вспомнил.

Я поперхнулась своей обличительной речью, онемев от неожиданности. Почувствовала, как что-то ползет по шее и пробирается под рубашку – муравьи, вероятно, – но я не шелохнулась. Он отодвинулся от меня на несколько футов и тяжело дышал.

Я села.

– Роув…

Он вытянул руку: