Девушка, змей, шип

Мертвая плоть была уделом Разрушителя. Она будет осквернять принадлежащую Создателю землю, пока от нее не останется ничего, кроме костей. Сорэйя и без того нарушила множество правил сегодня ночью, и ей представлялось крайне важным соблюсти хотя бы это.

– Хорошо, – согласился собравшийся было спорить Азэд.

Он забросил тело себе на плечо и поднял его на платформу, уложив на камень. Сорэйя старалась не обращать внимания на свисавшие с края ямы ноги йату.

– А теперь давай покинем это место и забудем о нем, – предложил Азэд, протягивая Сорэйе ее перчатку. – Это не конец сказания о нас, Сорэйя. Обещаю.

У нее не было сил спорить с ним, к тому же ей очень хотелось верить в его правоту.

– Отведи меня домой, – попросила она мягко, принимая перчатку у него из рук.

Сорэйя натянула ее и взяла Азэда под руку, позволяя вывести себя из дахмы обратно в мир живых.

11

Сорэйя едва отдавала себе отчет в том, где находится. Она просто шла за Азэдом обратно к дворцовым вратам по пустым городским улицам. Увидев камзол Азэда, стражники как у городских, так и у дворцовых ворот снова пропустили их, несмотря на поздний час. Даже сейчас, с застланным виной взором, Сорэйя не могла не отметить простоту, с которой ее спутник передвигался по внешнему миру. Его статус при дворе и видимая невооруженным взглядом уверенность открывали ему любые двери. Сорэйя же не могла даже просто покинуть дворец, не запятнав руки кровью.

У нее перед глазами по-прежнему стояло лицо йату. Его пустые глаза обвиняюще смотрели на нее. Она видела, как яд растекается по венам его напряженной шеи.

Сорэйя почувствовала прикосновение к плечу и тут же отпрянула. Но в следующее мгновение она осознала, что это был Азэд. В ответ на ее реакцию он отвел руку. Он о чем-то спросил ее. Хотел знать, как она. Хочет ли, чтобы он остался с ней. Сорэйя покачала головой, едва разбирая слова Азэда из-за давившего ее изнутри чувства вины.

Ей хотелось закричать, выпустить накопившееся напряжение, но в то же время она была измотана и пуста. В одежду и волосы Сорэйи впитались витавшие в дахме запахи смерти и пыли. Они въелись в ее легкие. Перчатки и платье ее были вымазаны в костной пыли. Сорэйя понимала, что дахма поселилась в ней навсегда и ей не избавиться от нее ни приемом ванны, ни сменой одежды, ни сожжением старой. Потому-то живым и не следует входить в дахму: выйти из нее уже невозможно.

Сорэйя и Азэд попрощались перед гулистаном. Сорэйя вошла в него одна, открыв проход спрятанным в перевязи ключом, но не могла найти в себе сил дойти до покоев. Тело ее отказывалось двигаться. Она даже подумала, что могла бы так и остаться стоять над распростертым телом йату в дахме, если бы Азэд не вывел ее оттуда. Сорэйя всегда считала, что чувство вины – это эмоция. Но теперь она поняла, что оно напоминает собой недуг или лихорадку. Оно выкручивало ей мышцы, все ее тело осознанием произошедшего.

Она превратилась в убийцу. Она стала чудовищем.

Сорэйя оглядела сад. Это место было полной противоположностью дахмы: здесь жизнь била ключом, воздух был чист и свеж, в нем витали ароматы утренней росы и роз. Это она взрастила весь этот праздник жизни собственными руками. Праздник жизни, на котором она никого не могла погубить.

Все это было лишь изощренной ложью.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сорэйя сняла перчатки и подошла к находившейся рядом розе. Она сорвала бутон и скомкала его. Простым фактом своего существования этот сад помогал Сорэйе убедить себя в том, что она полна добра. Что она не создана лишь для злодеяний и убийства. Но сегодня ночью она познала, насколько легко стать жестокой и несущей смерть и как много усилий требуется для того, чтобы оставаться на тропе добра, быть маленькой. Ведь для нее между этими двумя вещами не было разницы, не так ли?

Издав приглушенный вопль, Сорэйя набросилась на розы и принялась срывать бутоны со стеблей, не обращая внимания на впивающиеся в кожу шипы. В припадке безумия она прошла через весь сад, разрушая его, уничтожая розовые кусты и топча их. Она знала, что испытает стыд, когда поутру увидит уничтоженный сад. Но сейчас, в этот самый момент, она испытывала невероятное облегчение. Она потеряла голову, забывшись в неистовстве, но в то же время она впервые была собой как никогда прежде.

Покончив с садом, Сорэйя безнадежно запыхалась. Руки ее были перемазаны землей и чем-то красным – то ли кровью, то ли раздавленными лепестками. Платье было изодрано в лоскуты. Всюду трава была усеяна скомканными розами и поломанными стеблями. Сторонний наблюдатель решил бы, что на гулистан налетела буря.

Сорэйя не слышала ничего, кроме стука крови в ушах, но тут что-то серое спорхнуло на лежащий перед ней поломанный стебель, и все стихло. «Парвуанэ», – подумала Сорэйя, одновременно называя сидящее на стебле создание и обращаясь к мгновенно всплывшему перед ее внутренним взором лицу.