Девушки

— А вы что, сигать, что ли, не умеете? — спросил Волдырин и захохотал.

— Сколько же надо сил для девушки только на одни прыжки через канавы? — не слушая Волдырина, продолжала Ольга. — Другая до того напрыгается, что пока дойдет до своего участка работы, рот разинет. Лучше бы девушки эту силу, потраченную на прыжки через канавы, употребили на дело…

— Ладно! Я вас выслушал. Завтра я для вас самолет пришлю. На нем, хе-хе, летать будете через канавы.

— Вам смешно, товарищ Волдырин? — продолжала все том же серьезным тоном Ольга. — Но в моих предложениях вам, как начальнику поля, нет ничего ни смешного, ни особенно сложного и невыполнимого в военное время. Я не предлагаю сейчас механизировать штабелевку, чтобы не таскать проклятые корзины с торфом на спине.

— Э-э, я вижу, вы так, Тарутина, расфантазировались, что вот на это облако, что плывет над нами, готовы пожарную лестницу поставить. Боюсь только, что у вас не хватит ни материала на нее, ни ума! — громко сказал Волдырин и, довольный своей остротой, затрясся от смеха. Перестав смеяться и вытерев платком глаза, он укоризненно покачал головой. — Ну и взбредет же, Тарутина, вам в голову такая ахинея, что уши вянут! Мне даже не верится, что вы десять классов кончили.

— Вот что, товарищ Волдырин, скажу я вам: начальник поля вы плохой! — покраснев, крикнула Ольга. — У такого начальника, как вы, мои девушки работать не будут. А как человек вы… Так советские люди не рассуждают. Вам говорят о деле, мысли свои выкладывают, как бы больше торфа добыть, а вы зубы скалите, хихикаете. Даже хуже — пошленькие фразы бросаете, оскорбляете. Вижу, что не договорюсь с вами. Уйду на другое поле.

— И уходи! — перестав смеяться, надулся Волдырин. — Не больно я испугался! Не такой Волдырин!

— Нынче же буду говорить с начальником участка и парторгом. Не переведут — пойду к Завьялову или к представителю Московского Комитета партии товарищу Шмелеву.

— Иди, иди! Говорю, не таков Волдырин, чтобы каждая торфушка его пугала! Я больше пятнадцати лет сижу на торфу. Да-да! Разбираю, где правая, где левая сторона… Так-вот, бригадирша!

— Не на торфу вы сидите, а на навозе, — презрительно бросила Ольга и показала на соседнюю карту, где куски торфа тонули в месиве грязи. — Разве это торф? Вы позорите нашу работу! — Она отвернулась от него, и, не оглядываясь, зашагала к бригаде.

Волдырин, побагровев, пробормотал ей вслед что-то. Ольга подошла к девушкам и стала быстро работать, жалея о зря потерянном времени. Начальник поля долго сердито смотрел исподлобья на бригадира, заложив руки в карманы пиджака. Видя, что никто из девушек бригады Тарутиной не обращает на него никакого внимания, он погрозил кулаком, в бешенстве крикнул:

— Меня… меня учить вздумала!

Придя домой после работы, Ольга легла в постель, но не могла заснуть — перед глазами стоял Волдырин и цинично улыбался в лицо. Заснула незаметно, решая вопрос: оставаться на этом поле или требовать перевода?

…Барак наполнился голосами. Торфяницы, перебивая друг друга, выкрикивали:

— Девоньки, глядите, глядите, как расписали! Вся бригада на бровке спит, и бригадирша тут же похрапывает. Нос закорючкой и кверху, а на губах аж пузыри дуются.

— Увидит — так опять взбеленится.

— Прошибешь ее этим! Грибкова к таким картинкам привыкла. Сама, глядючи на картинки, ржет до слез. Девки не отстают от нее, хохочут…

Ольга не сразу поняла, о чем гомонят девушки. А поняв, вскочила с постели с тревожной мыслью: «Неужели проспала?»

Быстро одевшись, она схватила полотенце и направилась к умывальнику. Навстречу ей шел сотрудник редакции «Все для фронта!». Он поздоровался с нею, протянул свежий номер газеты.

— Тарутина, ты сегодня именинница!

— Любопытно! А я на новом поле совсем не чувствую себя таковой, — проговорила Ольга и быстро развернула газету.

Увидев свой портрет, она покраснела и сурово посмотрела в глаза сотруднику редакции.

— Вы что ж, товарищи газетчики, смеетесь надо мной? Знаете, на поле Волдырина не бывало и не будет пятисотниц!

Подбежали девушки, закричали, протягивая руки через головы подруг:

— Дайте нам газетку!

— Посмотрим, как вы нарисовали нашу бригадиршу!

— Дам, не рвите! Всем дам! Да не кидайтесь так! Говорю, всем хватит. Я один, а вас много! Так с ног собьете.

— А ты, кавалер, держись! — заметила Глаша.

— Удержишься тут! — пошутил он. — У вас вон какой румянец на щеках…

— Девушки, отойдите подальше от молодого человека, — сказала Глаша, — сгорит, как мотылек, в пламени ваших щек.

Среди девушек раздался хохот. Ольга невольно обернулась к ним.

— О-о! Наш начальничек!

— Именинничек!

— Вот уж подлинно именинник, не то что ты, Оленька! Погляди-ка!

— Где? Не вижу.

— Не любуйся на себя, а глянь на четвертую страницу, — сказала смеясь Даша. — Хорош, нечего сказать! Губки у него, как сосиски. Эва как присосался ими к посудине!

Тарутина глянула на четвертую страницу, окинула взглядом девушек, корчившихся от хохота, улыбнулась, но тут же сдвинула черные брови и обратилась к своим:

— Подружки, так за хохотом мы не заметим, как и солнце поднимется.