Девушки

— Вы что же, спать пришли на поле во время работы? Пьяны? — грозно спросил Казенов, и красивое бритое лицо его приняло брезгливое выражение.

Волдырин простонал:

— Какое пьян! Я свиной тушенкой отравился. Такая резь в кишках, товарищ Казенов, что и встать не могу. Ой, ой! — ткнулся лицом в землю и взвыл от боли.

— Сильно схватило, Петр Глебович? — спросил уже с беспокойством Казенов. — Надо в поселок, к врачу. Еще умрете в поле… Ах, беда-то какая!

Протасова смотрела в землю и, радуясь за Волдырина, про себя смеялась над инженером. Волдырин хотел было встать, оперся на руки, но тут же ткнулся головой в кусты.

— Не могу! — простонал он.

Казенов совсем подобрел:

— Спали? Не слыхали, как я подъехал?

— И вовсе не спал, товарищ Казенов. Я немножечко вздремнул, чтобы про боль забыть… Ой, ой! Да еще эта малярия привязалась. Сразу две болезни…

— И давно у вас малярия? — недоверчиво спросил Казенов. — Я что-то не замечал, чтобы вы болели…

— Да почти недели две как трясет…

— Ой, товарищ начальник, как Петр Глебович мучился-то до вас! — ввернула Ариша и, закатив глаза, вздохнула: — Так мучился, что…

Грибкова, чтобы не рассмеяться, отвернулась.

— Да и горе у него случилось такое, — продолжала Протасова, не глядя на инженера, — словом, неприятность… От нее одной заболеешь.

Инженер насторожился, глядел то на Протасову, то на Волдырина, спросил:

— В чем дело?

Вместо ответа Ариша выхватила из кармана спецовки газету и протянула ее инженеру.

Тот развернул ее, быстро пробежал взглядом по статьям и, ничего не найдя, пожал плечами.

— Ничего не понимаю.

— А вы, товарищ инженер, взгляните на последнюю страницу и увидите, — сказал с раздражением Петр Глебович, и на его измятом лице появилась злая улыбка.

Казенов глянул на карикатуру и рассмеялся.

— Крепко разукрасили! Не знаю, как насчет вас, а что касается захламленной канавы, то картинка с натуры. Сам только что хотел пробрать вас…

— Вам смешно, товарищ Казенов? А каково мне, старому, заслуженному торфянику! Почти два десятка лет жизни отдал торфу, всю свою душу вложил в торф — и вот, нате вам, с грязью смешали Волдырина!

Ариша засопела носом, высморкалась и сказала:

— И еще то сказать, товарищ начальник: какими глазами Петр Глебович будет глядеть на народ! Как только вы дозволяете печатать такие картинки на специалистов! Торфяницы зубы скалят на своего начальника. Это дело, а? От одних их насмешек заболеть можно. А я не знаю, как он, бедный, работает только. Им, газетчикам, что стоит оклеветать человека? Ничего! Они приедут, поглядят и разрисуют хорошего человека всему народу на смех и уедут. Метлой надо гнать таких газетчиков с поля!

— Я не могу запретить газетчикам приезжать на поля. В прошлом сезоне и меня прокатили в «Комаре». Небось помните?

— Ну уж и прокатили! Мы, торфяницы, даже и не поняли рисунка: не то они пошутили над вами, не то похвалили.

— Газетчики мне не подчинены, — заметил главный инженер.

— Газетчики вам не подчинены?! — удивилась Ариша. — Кто этому поверит? Вы ведь сами даете им дрезину. А зачем? Пешком они не пойдут на поля, не захотят лапки пачкать в торфяной жиже.

— А вы, Протасова, что заступаетесь? — спросил Казенов. — Жалко, что ли, вам Петра Глебовича?

Ариша промолчала, как бы не расслышала его слов.

— Ой, ой! — опять громко застонал Волдырин и мотнул головой. — Товарищ Казенов, я, кажется, застрелюсь. Затравили, замучили больного человека!

— Застрелиться? Что за чепуха! — воскликнул Казенов и обратился к «больному»: — Вы, Петр Глебович, глупости не порите! Сами знаете, что газета есть газета: «Комар» не может не кусать, вот он и кусанул вас, а вы уж и раскисли.

— Газета, газета! — повторила Ариша и махнула рукой. — Из-за этой-то вот газеты и работа у нас идет через пень колоду.

— Это почему же? — сразу насторожился Казенов. — Работаете вы в самом деле отвратительно. Не змейки ставите, а забор. Торф в таком заборе не скоро высохнет.

— А все газета! Как она опозорила Петра Глебовича, так торфяницы и перестали слушаться его.

— Да ведь рисунок-то поместили только в сегодняшнем номере, — перебил Казенов, — а змейки…

Протасова, не слушая, сыпала свое:

— Что ж, что в сегодняшнем! Одна Тарутина всем кричит: «Я… Мои девушки! Я… Мои стахановки!» Так на все поле и кричит, инда звон в ушах стоит! А поглядите на качество ее работы! Срам один! Не лучше ее и Катька и Дашка, да и девки их бригад горло перервут Петру Глебовичу, если он что скажет им. Вот как они, это комсомолки-то, ведут себя! У них нет ни уважения, ни почтения к своему начальнику. Вот и дерись тут за план, за качество торфа, помогай фронту! — Ариша вздохнула, достала платок из кармана спецовки, высморкалась в него и заключила: — Ну прямо, товарищ начальник, реветь хочется!

— Тарутина не моя, а ваша, Ариша, — возразил Казенов. — Она ваша землячка, из одного с вами села. А качество торфа Тарутина дает всегда хорошее. А какие у нее нормы выработки…

— Знаем, знаем, как она пробивает себе дорогу! Нас не обманете! На болоте я техником не один сезон работаю. Газетчиков этих, я говорю, не надо пускать на поля, один вред от них.