Девушки

Он ходил из города в город только потому, что это хождение нравилось ему, — в этом движении он не чувствовал никакой власти над собой, был свободен, как птица небесная. К водке и курению не пристрастился. В пути, где-то между Владимиром и Нижним Новгородом, его, застал призыв ратников запаса, и он завернул в уездный город, явился в управление воинского начальника. Его мобилизовали. Он участвовал во многих сражениях. Поднимался на Карпаты, был два раза легко ранен, лежал в лазаретах, в дни Февральской революции был выбран в солдатский полковой комитет. В Октябрьские дни он приехал с другими депутатами в Петроград и позднее отбыл со своим полком на юг, на подавление корниловского мятежа.

Всю гражданскую войну Корней провел на южных фронтах. Демобилизовавшись из Красной Армии, он поступил на службу в губернский земельный отдел. Но служба эта ему не понравилась. За четыре года до Великой Отечественной войны он попал на Шатуру, простудился, пролежал больше двух месяцев, а когда выздоровел, поселился в глубине леса, среди озер и болот в какой-то заброшенной избенке и стал плести корзины для носки торфа. Заработок у него был хороший. Рыбы в озерах было много, грибов также, ягод разных изобилие, знай только не ленись — лови и собирай! Да ему, старику, не так уж много и требовалось.

Корней шел быстро. Воздух был влажен и тепел, как парное молоко. Надоедливо жужжали комары. Старик отломил ветку и, обмахивая ею лицо, вошел в лес, уверенно зашагал по знакомой тропе. В лесу было темно, и только в просветах между деревьями синело небо, светили крупные звезды. Трепетала листва на осинах и напоминала своим шумом движение воды, плеск ее струй.

Когда Корней вышел из чащи, ему в глаза сверкнуло темное зеркало озера, усеянное бликами звезд. У берегов оно было затенено вековыми елями, березами и осинами. Раздался плеск. Это щука бросилась за рыбешкой. Зашуршали камыши и затихли. Старик нагнулся и нащупал рукой камень, возле него колышек и привязанный к нему конец веревки. Он хотел было вытянуть верши, но раздумал. «Куда девать рыбу? Не нести же ее в вершах!» Он выпрямился и решительно зашагал вдоль озера в глубь леса.

По узкой тропочке, светлевшей из травы, Корней вышел на бугорок, к семье старых, косматых елей, стоящих великанами над берегом, остановился у бревенчатой избенки и толкнул дверь сеней. Войдя в избушку, он зажег лампу. Она желтовато осветила тесное помещение, обитые фанерой стены, стол, табуретки, устланный еловой хвоей земляной пол, деревянную кровать, накрытую суконным одеялом.

На столе стояли солонка, глиняный кувшин с ключевой водой и эмалированная кружка. В красном углу, на конике, лежали книги.

Корней нацедил из кувшина воды в кружку, отрезал от ржаной краюшки ломоть, посолил и стал есть.

— Ну вот и сыт, — проговорил он, пряча хлеб в стол. — Теперь можно и на боковую.

Он сиял пиджак и сапоги, погасил свет и повалился в постель.

Время уже давно перешло за полночь.

Корней скоро заснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Соня стояла у бровки, опершись на лопату. Федька Аржанов сидел в нескольких шагах от нее. Из-под козырька выбился чуб светлых волос, голубые нагловато-насмешливые глаза парня были устремлены вдаль, на разливальщиц. Соня смотрела в другую сторону, на цаповщиц, дружно работавших цапками. Они шли в ряд, их лица были напряжены, казались каменными. За картой цаповщиц ходили тракторы и своими гусеницами прессовали и формовали торф. Куски торфа повертывались и, вылетая из-под гусениц, ловко ложились рядами. К цаповщицам подошла с циркулем техник Варя.

Увидев ее, Соня обрадовалась и хотела крикнуть ей, но воздержалась: нельзя заниматься личными разговорами в рабочее время. Варю она не видела больше месяца — с того самого дня, как Волдырин направил ее в бригаду разливальщиц. Сама же Варя ни разу не зашла к Соне, не заходила и в барак своих землячек. Варя не заметила Соню — свернула в другую сторону.

Соня направилась к разливальщицам. Колышки-крестовки были набиты ею на незалитых картах. К этой работе она привыкла и выполняла ее быстро. Она, как и в первые дни, помогала разливальщицам перекатывать трубы, класть бревнышки через канавы, не переставая следить за бровками, а когда помогать было некому — вытаскивала пни и разный мусор из канав, чтобы не застаивалась вода, лучше просыхала гидромасса. Она хорошо помнила слова парторга Долгунова: «Чтобы высох торф на славу, в чистоте держи канаву».

Соня, увязая до колен в коричневой пузырящейся жиже только что залитой карты, насыпала землю на низкие места бровок, чтобы гидромасса не могла там прорваться и засорить канавы. Подошел Федька Аржанов и остановился позади нее.

— Вы все дуетесь на меня? — сказал он тихо, чтобы не слышали разливальщицы.

— Не думала, — отозвалась Соня, не глядя на Аржанова.

— Значит, не сердитесь? — спросил еще тише Аржанов. — Спасибо. А я все время беспокоился, что…

— Я просто не думала и не думаю о вас, — пояснила Соня и, бросив лопату на бровку, пошла помочь разливальщицам перекатывать трубы.

Скуластая Фрося улыбнулась.