Девушки

В зале на стенах полыхали кумач и цветные плакаты. На одном плакате трактор, из-под его гусениц — куски торфа, они переходят в вихрь пуль. Лозунг: «Больше торфа добудешь — скорее фашистов погубишь!» Между плакатами натянуто красное полотно, на нем белым написано:

Гудят над нами провода,
В них свет, тепло и наша сила.
Привет вам, воины труда!
Привет вам, труженики тыла!

Дальше по стене — опять плакаты. На белом желтое солнце. Оно рукой показывает на часы. Новый лозунг: «Торф и солнышко — друзья, дорожи минутой дня!»

Здесь же и портреты знатных добытчиц торфа. В двери беспрерывно входят девушки. Они шумно рассаживаются по скамейкам, громко перекликаются: «Маня, иди, вот я! Иди ко мне!» Или: «Зина, как тебе понравился «Багдадский вор»?» — «Ничего, хорошо! Только я что-то ничего не поняла!» — «Феня, она не картину смотрела — проговорила с симпатией!»

Говор, выкрики и смех гудели в длинном зале. Соня ничего не могла разобрать в этом все больше нарастающем гуле. Она только видела, как переливались яркие, цветные платья. Прошли на сцену, за длинный красный стол, директор Завьялов, Нил Иванович, Долгунов, Лузанов, парторги и начальники полей.

«Где же это Варя? — глядя по сторонам, подумала Соня. — Просила занять место для нее, а не идет…» Наконец она увидела Варю, стоявшую среди девушек-техников, и позвала ее.

— Иди скорее сюда!

— А я тебя ищу и никак не могу найти! — отозвалась Варя и, блестя синими глазами, направилась к подруге.

— И ты в новом платье? — удивилась Соня, — Не отстаешь от техников! Да и завилась!

Варя бойко ответила:

— А чем я хуже их! Нарядов у меня не меньше, вот и нарядилась. — И, наклонившись, сказала на ухо: — Только наряжаться-то не перед кем. Разве же для Феди Аржанова и Волдырина? Аржанов, говорят, в этом сезоне обращает внимание только на одну…

Соня стала пунцовой и опустила глаза.

— Ольгу и Дашу не видела? — желая переменить тему разговора, спросила она.

— Думаю, что не пришли еще. Знаешь, как Ольга работает… Даша и Катя изо всех сил стараются догнать ее, стать пятисотницами.

— Не догонят.

— И я так думаю. Верно, Соня, что Аржанов влюбился в тебя? Фельдшерица, говорят, от ревности ногти грызет, с тела спала.

— А это, Варя, ты сама у него спроси, — сказала сердито Соня.

— Что ж, Федька нравится мне, пожалуй, я познакомилась бы с ним, — призналась Варя. — Он и статен и красив. А тебе не нравится, а?

Соня промолчала, стала смотреть на сцену, на людей, сидевших за большим красным столом.

Варя хотела еще что-то сказать подруге, но запнулась. Долгунов встал и поднял руку; он терпеливо ждал той минуты, когда девушки перестанут говорить между собой, меняться местами, смеяться. Когда в зале установилась тишина, парторг огласил повестку собрания и предложил избрать президиум.

Раздались голоса:

— Долгунова! Долгунова!

— Барсукова!

— Завьялова!

— Ольгу Тарутину!

— Звягинцеву!

— Лизу Воробьеву!

— Фоломееву!

— Нила Ивановича!

— Федора Петровича!

— Катю Лукачеву!

— Довольно! Места не хватит за столом!

— Голосую! Кто за эти кандидатуры, прошу поднять руки! — Долгунов, посмотрев в зал, проговорил: — Единогласно!

Выбранные заняли места за красным столом.

Нил Иванович прошел к столику у края сцены, налил из графина воды в стакан, глотнул и стал медленно, с хрипотцой говорить. Речь его была скучна и длинна. В ней были только цифры: сколько добыли торфа в начале сезона, сколько за декаду, сколько надо всего добыть… Торфяницы сперва слушали начальника участка спокойно, а потом стали шептаться, разговаривать между собой. В середине речи докладчика зал уже приглушенно гудел. Долгунов то и дело звонил, призывал к порядку, но и это не действовало на собрание. В зале стоял гул. И только когда Нил Иванович, поправив очки, стал сообщать проценты выработки каждой бригады, торфяницы сразу притихли, их лица стали сосредоточенно внимательны. Начальник участка назвал имена двухсотниц, трехсотниц, четырехсотниц и, наконец, пятисотниц.

Девушки зааплодировали.

— Молодец, Тарутина!

Соня посмотрела на Ольгу. Она сидела спокойно за столом, статная и красивая. Ее большие черные глаза сияли. Губы плотно сжаты, не улыбались. Нил Иванович смотрел в длинный зал, на мелькавшие ладони, на возбужденные лица торфяниц и молчал: ждал, когда наступит тишина. Потом погладил усы и стал оглашать проценты отстающих бригад, называя громко имена бригадиров.

— Они не выполняют нормы. Девушки передовых бригад обязаны повлиять на них!

— Поди, Нил Иванович, сам поработай на поле Волдырина, — возразила бригадир Ильина, — так ты и пятидесяти процентов не выработаешь! Торф-то у него не сохнет! Инструмента не хватает, а какой есть — плохой!

— Дело, Ильина, говоришь!

— Зато Волдырин ежедневно сухой — проспиртовался!

Смех пронесся по длинному залу. Долгунов зазвонил в колокольчик, прокричал:

— Девушки, не шумите! Дайте закончить начальнику участка!

— Я, Емельян Матвеевич, уже кончил, — собирая со столика бумаги, сказал Нил Иванович.

— Девушки, переходим к вопросам, — предложил Долгунов.