Девушки

Торфяницы не задавали вопросов Нилу Ивановичу.

Зал гудел.

— Что же, девушки, вы так и будете шуметь? Неужели у вас нет вопросов к начальнику участка? Говорите! Критикуйте! Для чего же мы тогда и собрались? — мягко, серьезно сказал Долгунов.

Девушки замолчали, в зале стало тихо.

— Вы молчите, и я молчу. Вот и выйдет у нас расчудесное собрание! Даже в газете о нашем молчании напишут: учитесь, мол, у торфяниц молчать на собраниях! — продолжал Долгунов.

Тихий говорок и шелест смеха пронеслись по рядам торфяниц.

Долгунов, положив колокольчик, закончил:

— Тогда, родные, прошу не ходить ко мне с жалобами, не шуметь у меня в кабинете.

Раздались голоса:

— Это не дело, Емельян Матвеевич!

— К кому же нам ходить-то, как не к тебе?

— Ходили и будем ходить!

— Уж ладно! Дайте мне, Емельян Матвеевич, сказать, — подняла руку немолодая торфяница в синем платке, в розовой кофте, с блестящими дутыми бусами на шее.

— Наталья Ивановна, идите на сцену, — пригласил Долгунов.

— Нет, я уж отсюда! — Она встала. — Знаете, я двадцатый сезон на добыче торфа… Нет, нет! Я с места лучше скажу…

— Иди, иди, Сидорова! — посоветовали девушки, сидевшие недалеко от нее. — И нам тебя виднее будет.

— Безобразия, Емельян Матвеевич, у нас на участке. Чем кормят нас столовщики? Гляньте на них, какие они гладкие! Если на их щечки глянуть, то они, как сковородки, зашипят. А мы? Работа у нас тяжелая, сырая. Вот бы послать столовщиц на торф, так они бы узнали, как надо торфяниц кормить.

Гул одобрения прокатился по рядам. Раздались голоса:

— Дело! Послать их!

— Точно! Пускай покахряют!

— Потрясутся на сушке или на катке труб, на разливе!

— Новичков никто не учит. Они и работают как попало, как не надо. Нормы хоть и выполняют, а качество-то какое? Об этом надо у начальников спросить. Сырой торф гоним на станцию. Какая же это помощь фронту? Товарищ Волдырин, куда ты смотришь? Я прямо тебе скажу, что пьешь много. Ох, и много! Налижешься, и очи твои ничего не видят!

Девушки засмеялись. Кто-то крикнул:

— Не видит! У него глаза-то зорче твоих: небось не проглядит красивую юбку!

— А инструмент-то какой у нас? — спросила Наталья Ивановна. — Срамота! Тупой, изработанный. Неужели за зиму-то не могли его исправить? Проспал Волдырин, видно, зиму-то. По-рабочему скажу: позор один!.. Вот и все! Сказала как сумела.

Сидорова, озираясь на девушек, смущенно села.

— Хорошо, хорошо, Наталья Ивановна, выступила, правильно, — отозвался на слова торфяницы Завьялов.

— Кто еще, девушки, слово возьмет? — обратился Долгунов к собранию. — Ты, что ли, Лопухина?

— Дай уж скажу и я.

Сероглазая девушка поднялась на сцену, к столику.

— Моя бригада ежедневно выполняет две нормы. Но этого для моих девушек мало. Мы хотим давать больше. Всю декаду работали на цаповке. Посмотрите, какие у нас руки! — Лопухина подняла ладони и показала их собранию.

Из передних рядов раздались голоса:

— Мы-то, Лиза, знаем, какие у тебя руки! Ты не нам показывай!

— А отчего? — спросила Лопухина и тут же ответила: — А оттого, что руководители участка не заботятся о нашем инструменте. Черешки такие, что ими только в собак бросать, а не торф цапковать. Живем в лесу, а черешков не заготовят. Опять же, посмотрите, как трактор формует! На пятое через десятое! Много до цаповки получается. Ходим и огрехи за ним цапкуем, а время уходит…

— Раньше бы вставала! — крикнул кто-то от окна, из группы трактористок.

— Без тебя знаю, когда вставать! — ответила Лопухина. — Замеры опять как техники делают? Повертит циркулем туда и сюда, вот тебе и норма!

— А ты приписки хочешь? — спросил опять кто-то с подоконника.

— Ничего не хочу! Выдумываешь! Замеряй правильно — вот и все! Мои девушки взяли обязательство давать на змейках не меньше, чем бригада Ольги Тарутиной. Ждем не дождемся, когда переведут нас на эту работу.

— Взяла бы да и работала! Ишь какая смелая! Ольгу хочет перещеголять!

— Пока хотим только догнать, а там видно будет, — возразила Лопухина и сбежала по лесенке со сцены.

— Кто еще просит слова? — спросил Долгунов. — А-а, Звягинцева! Давай; давай! Тебе есть что сказать.

— Имею, имею, — отозвалась Звягинцева и вышла к трибуне. Высокая, стройная, она спокойно посмотрела в зал, потом на членов президиума и сказала шутливо: — Девушки, приятно говорить, когда столько начальства слушает.

Члены президиума засмеялись. В зале движение, смех. Звягинцева продолжала:

— Какое-то из этих знамен, — она указала рукой на стоящие на сцене знамена, — моя бригада, конечно, завоевала. Но я думаю, девушки, что этого как моей бригаде, так и другим мало…

— Почему? Почему? — раздались голоса.

— Правильно!

— Это дело!

Аплодисменты заглушили отдельные голоса девушек. Соня остановила взгляд на Ольге. Та аплодировала Звягинцевой.

— Я думаю, девушки, что мы добьемся этой цели! Ну, поглядите вокруг, на себя… — продолжала Звягинцева.

— Поглядели! — ответил кто-то насмешливо.

— Разве вы, девушки, не молодцы?

— Зина, не захваливай!