Девушки без имени

Я пыталась дергаться, но он перевернул меня и прижал мою голову к земле. Узловатый сучок впился в щеку. Дыхание его было влажным и отдавало табаком, звуков он никаких не издавал, слышалось только его частое дыхание. В живот вжимался камень. Я прислушивалась к пульсирующей боли в ноге, чтобы не замечать горячей боли между ног. Отвращение и злость наделили его такой яростью, что я чувствовала себя врагом, которого он ждал долгие годы.

Все закончилось быстро. Он отвалился в сторону так же резко, как бросился на меня. Я доползла до ближайшего дерева, вспомнив, как мама ползла к могиле своего ребенка. Цепляясь за ствол, я натянула панталоны и одернула юбку. Я чувствовала себя больной, слабой и грязной. Было слышно, как он с тихим щелчком застегнул пряжку ремня. Что-то липкое стекало по бедру, и мне хотелось оторвать от панталон кусок и вытереться начисто. А потом пришли слезы — еще одна слабость. Эдна была права, оставив меня. Я представила, как она добирается до двери безопасного дома, как ее приглашают зайти. Ей дадут еду и позволят выкупаться. Может быть, на краю ванны будет сидеть горничная, которая потрет ей спину мочалкой. Она поможет выбраться из ванны, завернет нетронутое тело Эдны в мягкое полотенце и отведет ее в теплую постель, навевающую приятные сны.

26 Жанна

Жорж устроил мои дела, потому что я не могла распоряжаться собственными деньгами, да если бы и могла, не знала бы, что с ними делать. Перед отъездом в Лондон он снял мне квартиру и открыл в банке счет на мое имя. Эмори я ничего не сказала.

Несмотря на то что брат все продумал, я не могла заставить себя уйти прямо сейчас. Каждый предмет и каждая комната хранили воспоминания о моих детях. Сложнее всего было оставить спальню Эффи, поскольку отсутствие Луэллы уже казалось вполне естественным следствием ее отъезда. Она выросла и уехала из своей комнаты. А вот призрак Эффи еще оставался.

Я последовала совету Луэллы и навестила дома для падших девушек, хотя не представляла, как Эффи могла бы попасть в один из них. В Инвуд-хаусе меня не пустили на порог. На массивное крыльцо вышла угрюмая монахиня. Она наклонила голову и сообщила, что они принимают только женщин старше восемнадцати, а потом захлопнула дверь. В Доме милосердия меня, по крайней мере, пустили внутрь. Я ждала там целую вечность, прежде чем ко мне, не спеша, подошла огромная монахиня.

— Прошу прощения, — улыбнулась она. Ее синие глаза напомнили мне об Эмори. Девицы только что отправились в часовню на утреннюю молитву. Чем я могу вам помочь?

Я коротко рассказала историю своей пропавшей дочери, добавив:

— Не представляю, как она могла бы сюда попасть, если только вследствие какой-то ужасной ошибки…

— Нет, — монахиня сладко улыбнулась, — под нашей опекой нет никого по имени Эффи Тилдон. А кроме того, — она положила руку мне на рукав, как будто я была ребенком, — мы не совершаем ошибок, моя дорогая. Никто не попадает сюда по своей воле. Необходим приговор суда или решение законного опекуна. — Голос ее упал до шепота. — Наши девицы — не невинные создания вроде вашей крошки. Все они сбились с пути так или иначе. Я уверена, здесь мало девиц из хороших семей. Мы бы заметили таких. Простите, но мы ничем не можем вам помочь.

Я слышала отдаленный гул девичьих голосов.

— Спасибо вам, — сказала я, когда она указала мне на дверь.

Я осторожно спустилась по ступенькам и по обледеневшей дорожке подошла к воротам, где крупный бородатый мужчина возился с массивным замком. Чувствовать себя за такими воротами было неприятно, и я обрадовалась, оказавшись по другую их сторону.

Прохладным апрельским днем, когда на улицах вовсю таял снег, я попрощалась с комнатой Эффи и велела Марго и Неале упаковать мою одежду и туалетные принадлежности и отослать их на 26-ю улицу. Два месяца я тайно носила ключ в кармане. Я хотела устроить сцену, сообщить Эмори, что ухожу, обвинить его в том, что он завел любовницу, и наконец спросить, как он мог так поступить с нами. Но я не сделала этого. Я слишком устала, да и смысла не было. Насколько я понимала, мой брак изжил себя, и мне хотелось начать думать о своей жизни, а не о муже.

Когда Эмори пришел домой из конторы, меня уже не было.

Квартирка моя оказалась маленькой, но уютной и хорошо обставленной. В первый вечер я сняла перчатки и убрала их в сумочку, а потом съела ужин за столиком у окна. Ощущение прохладного металла в голых пальцах немного пугало, но я навсегда связала его с чувством независимости.

Эмори удалось выяснить у Неалы, куда я делась, и он явился требовать моего возвращения. Но его гнев растворился к тому моменту, как он вошел ко мне. Ни у одного из нас не осталось сил на ссоры. Даже его признание относительно Инес вышло вялым. Он рассказал, что был в нее влюблен, но после исчезновения Эффи утратил всякие желания.

Присутствие Эмори в месте, которое принадлежало только мне, казалось странным. Я чувствовала себя удивительно спокойно. Я в любой момент могла его выгнать. Эта перемена поразила и Эмори тоже. Он стоял посреди ковра, вертел в руках шляпу и умоляюще смотрел на меня.