Он вечно выставляет меня за дверь. Я знаю, что по утрам и во второй половине дня он куда-то ходит, как и я. Но
Я мою руки и снимаю фартук. По дороге в «Золотой фонарь» я размышляю над словами Сэма. Как могло получиться, что он не выучил английский? Я знаю английский в совершенстве и знаю, что следует говорить «уроженец Запада» вместо
В «Золотом фонаре» Иен-иен торгует безделушками и приглядывает за Джой. Мы подметаем, смахиваем пыль и наводим лоск. Закончив, я некоторое время играю с Джой. В половине двенадцатого я вновь оставляю ее на попечение Иен-иен, возвращаюсь в кафе и торопливо разношу гамбургеры по пятнадцать центов. Наши гамбургеры менее популярны, чем чайна-бургеры с соевыми ростками, черными грибами и соевым соусом в кафе «Фук Гай», зато у нас хорошо продаются соленая рыба со свининой по десять центов и рис с чаем по пять центов.
После окончания ланча я продаю шелковые цветы в «Золотом лотосе», ожидая, пока Верн придет из школы. Затем я отправляюсь в «Золотую пагоду». Мне хочется обсудить с сестрой наши планы на Рождество, но нам это не удается: она убеждает покупателя, что автор лаковой картины специально писал ее на плоту посредине озера, чтобы ни одна пылинка не нарушила гармонии ее сверкающей поверхности, а я подметаю, вытираю пыль и навожу лоск.
Прежде чем вернуться в кафе, я захожу в «Золотой фонарь», беру Джой и некоторое время прогуливаюсь с ней по аллеям Чайна-Сити. Как и туристы, она любит наблюдать за рикшами. «Золотые рикши» пользуются огромной популярностью — это самое успешное предприятие Старого Лу. Джонни И, один из местных, берется за повозку, только если требуется прокатить какую-нибудь знаменитость или сняться для рекламной фотографии. Обычно всю работу выполняют Мигель, Хосе и Рамон. Им достаются чаевые и небольшая часть от двадцати пяти центов, составляющих стоимость поездки. Если им удается уговорить клиента купить фотографию за двадцать пять центов, им достается чуть больше.
Сегодня одна из клиенток пнула Мигеля и ударила его сумочкой. Почему? Да просто потому, что она может это сделать. В Шанхае меня никогда не волновала жизнь возчиков. Потому ли, что мой отец занимался службой рикш? Или потому, что я была выше их, как эта белая? Потому, что в Шанхае возчики считались немногим лучше собак, а теперь мы с Мэй в одном с ними положении? Вынуждена ответить положительно на все эти вопросы.
Я оставляю Джой с ее бабушкой, целую ее и желаю спокойной ночи, потому что теперь я не увижу ее до возвращения домой. Остаток вечера я провожу, разнося кисло-сладкую свинину, цыплят с кешью и китайское рагу — блюда, о которых даже не слышала в Шанхае. В десять вечера мы закрываемся. Сэм остается, чтобы запереть дверь, а я в одиночестве направляюсь домой, предпочитая шумные толпы, празднующие сочельник на Ольвера-стрит, пустынной Мейн-стрит.
Мне стыдно, что мы с Мэй докатились до такого. Я виню себя в том, что мы так усердно работаем, но ни разу не получили ни одного из десятицентовиков
— У тебя есть еда и крыша над головой, — сказал он. — Вам с сестрой деньги не нужны.
Тем все и закончилось. Постепенно я стала понимать, сколько примерно нам могли бы платить. Большинство жителей Чайна-Сити зарабатывает от тридцати до пятидесяти долларов в месяц. Те, кто моют стаканы, получают всего двадцать долларов, в то время как посудомойки и официанты приносят домой от сорока до пятидесяти долларов в месяц. Дядя Уилберт получает семьдесят долларов, и это считается очень хорошей зарплатой.
— Сколько ты заработал за эту неделю? — спрашиваю я Сэма каждую субботу. — Ты что-нибудь отложил?
Я надеюсь, что когда-нибудь он выдаст мне что-нибудь из своих сбережений и мы сможем сбежать. Но он никогда не сообщает, сколько заработал. Он опускает голову, убирает со стола и берет Джой на руки или же уходит в ванную и хлопает дверью.