Девушки с картины Ренуара

Кроме всех разногласий, угрожавших обеим семейным парам Руар, подобранным одновременно так удачно и так странно, был еще повод для ссор, накаливший отношения супругов до предела и отравивший их семейную жизнь: дело Дрейфуса. Это было прогремевшее не только на всю Францию, но и на всю Европу дело о шпионаже в пользу Германии французского офицера Альфреда Дрейфуса, еврея по национальности.

Оказалось, что Ивонна и Кристина Лероль, нежные цветы буржуазно-прогрессивной католической среды, настроенной в защиту Дрейфуса, вышли замуж за националистов, оголтелых антидрейфусаров. В то время как отец, дядья, кузены сестер стояли в первых рядах борьбы за его реабилитацию… Ивонна и Кристина попали в самый центр споров, вынужденные делать мучительный выбор: чью сторону принять, отца или мужа? Сложно представить более деликатную ситуацию. С другой стороны, подобные расколы происходили во многих французских семьях. Став заложниками подлинной драмы, к которой общественность сначала отнеслась как к обычному происшествию, не осознав его значимости, сестры долго пребывали между двух огней. Вероятно, девушкам, воспитанным в атмосфере терпимости и мягкости, нелегко было терпеть обличительные речи своих мужей, в высказываниях предельно несдержанных. Испытанием были и совместные обеды-ужины на авеню Дюкен под удрученным взглядом хозяина дома, раздраженного своими зятьями. Отныне Анри Лероль, желая избежать семейных склок, прежде чем усесться за стол или вокруг пианино, просит гостей оставлять свои политические убеждения.

В то время Третья республика была втянута в политические кризисы и финансовые скандалы, замешанными в которых оказываются даже члены правительства, где царят мздоимство и неразбериха. В обществе хватает тем для разговоров, чреватых пререканиями. «Чем дольше я живу, — пишет Эжен Руар Жиду, — тем грязнее мне кажется политика. Она до такой степени нечиста, что честный человек не может заниматься ею». Питая отвращение к царящим нравам и к средствам, используемым правящей «элитой», которую он считает неспособной управлять страной, Эжен начинает нещадно критиковать ее. «Республиканская идея была прекрасной, — продолжает он в том же письме к Жиду, — но они превратили ее в свою противоположность. Нам следует возродить ее. Буржуазия слишком разжирела, ей следовало бы соблюдать суровые посты».

Дело Дрейфуса провоцирует злобу и раздражительность, фокусирует ненависть. С течением времени вся Франция будет охвачена спорами. Колебания следствия разорвут страну пополам. Следуя одновременно в двух направлениях, оно лавирует среди взяток и растрат, подлинных реестров и фальшивых экспертиз, секретных досье и крикливых дебатов в парламенте. А Альфред Дрейфус продолжает гнить в камере на Чертовом острове [30] . Матье Дрейфус, его брат, собрал в защиту Альфреда группу известных деятелей гражданского общества, центром которой стал Бернар Лазар — автор «Эссе об антисемитизме, его истории и его причинах», первый писатель, попытавшийся статьями разоблачить судебную ошибку.

Со стороны военных отличается майор Пикар, недавно поставленный во главе разведывательной службы Военного министерства и обнаруживший странности в процессе. Он пытается пролить свет на это дело, рискуя карьерой. Скоро он будет командирован на Восток, а далее, поскольку не отступается от начатого, переведен в Тунис. В конце концов Пикар будет досрочно уволен с военной службы «за серьезную провинность», а далее арестован и отравлен.

В семье спорят о каждом разоблачении, появляющемся в газетах, о каждом подтверждении или опровержении доказательств, едва ли не о каждом слове или движении, связанным с делом Дрейфуса. Но оно не ограничивается политическим расколом. Ревизионисты, требующие проведения нового судебного процесса, собирают вокруг себя и правых и левых центристов, всех, для кого человек остается невиновным при отсутствии неоспоримых доказательств. Они не допускают мысли, что на правосудие может пасть подозрение в каком-либо произволе, даже если речь идет о государственных интересах. Среди требующих — Анри, Поль и Жан Лероль. Они полагают, что судебный процесс при закрытых дверях, отправивший Дрейфуса на каторгу, не соответствует республиканским нормам. Также они убеждены, что слишком много важных утверждений не было проверено, а многие аргументы не были рассмотрены судьями. Непреклонные республиканцы, движимые жаждой справедливости, они желают, чтобы истина восторжествовала. Ради правды они готовы на все.

В январе 1898 года дело доходит до точки кипения. В газете L’Aurore будет опубликовано письмо-памфлет Эмиля Золя «Я обвиняю!», после которого семья Лероль и семья Фонтен примкнут, вопреки литературным и политическим разногласиям, к лагерю Золя.

Несмотря на то, что Мане в 1868 году написал замечательный портрет своего друга Анри Лероля, членам его семьи ближе импрессионизм, чем натурализм, и Малларме, чем Золя, автор излишне грубого романа «Ругон-Маккары». В политическом плане Золя, убежденный атеист, чьи республиканские убеждения окрашены в тревожный красный цвет, никогда не вызывал их симпатий. Но из этических соображений, из-за желания быть честными, из-за того, что на карту поставлена невиновность человека, они в конце концов оказываются в одной с ним лодке. Члены семейства Лероль не сомневаются, как Золя, в армии и правосудии Республики. Они даже не убеждены в невиновности Дрейфуса. Но они требуют пересмотра дела, в котором было попрано само понятие истины.

Артюр Фонтен одним из первых вступает в Лигу прав человека, созданную в 1898 году в связи с делом Дрейфуса. Вместе с ним туда вступают многие члены Союза за истину, включая Поля Дежардена. Двое из братьев Артюра, Анри и Люсьен, члены центрального комитета, ведут особенно активную работу. Люсьен Фонтен станет первым казначеем Лиги, и проработает на этой должности до 1905 года.

Братья Руары решительно настроены против и не входят в эти союзы. Для них непозволительно зацикливаться на судьбе одного человека, если на карту поставлены интересы нации.

Нельзя ставить под сомнение ни армию, ни правосудие — в противном случае, как пишет Эжен, используя главный козырь националистов, «восторжествует анархия». Оба брата более чем уверены в своей правоте, поскольку получают сведения из надежного источника — лично от главы Военного министерства. Генерал Мерсье — близкий друг их отца. Он часто приходит отобедать на улицу Лиссабон. Мерсье и старший Руар вместе оканчивали Политехническую школу, но их объединяет не только общее прошлое, но и общие моральные ценности. Будучи католиками, они не посещают мессу и появляются в церкви только по случаю свадеб или похорон. Мерсье женат на английской протестантке. Он сделал блестящую карьеру во время Мексиканской кампании (1861–1867). Умный, спокойный, слегка высокомерный офицер, награжденный большим количеством медалей и орденов, он также может быть приятным и галантным человеком. Став в 1894 году военным министром, он лично отдает приказ арестовать Дрейфуса. Мерсье составляет сценарий процесса, который проходит за закрытыми дверями, а также «секретное досье», слишком быстро спрятанное от не очень внимательных глаз семи членов военного совета. Министр, мастер приговоров, по мнению всех дрейфусаров, и есть главный преступник. Виновность Дрейфуса для него «безусловна и установлена» — он тысячу раз повторяет это с трибуны Палаты и перед судьями, а также в узком кругу своих друзей.

Хотел ли он вернуть себе доверие правых, которые недавно освистывали его, или он действительно всей душой был уверен в том, что Дрейфус — предатель, продавшийся Германии? Не он ли творец беззакония? Экзальтированный патриот, из усердия берущий грех на душу, нашедший козла отпущения? Или глупец, одураченный своими предрассудками, попавшийся в ловушку своей «непогрешимости»? Первый из всех анти-дрейфусаров, он останется им до последнего вздоха. Даже после реабилитации Дрейфуса и восстановления его в воинском звании Мерсье, мечтавший отправить опального капитана на виселицу, в 1899 году сумеет убедить депутатов проголосовать за закон об амнистии. Таким образом он оградит себя от вероятного судебного преследования за несправедливый судебный процесс. На следующий год он будет избран сенатором от департамента Нижняя Луара и оставит свое кресло только незадолго до смерти, в 1921 году. В 1907 году в присутствии шести тысяч человека движение «Аксьон Франсез» наградит его золотой медалью. Он скончается в возрасте восьмидесяти четырех лет, не отрекшись от своих убеждений вечного антидрейфусара.

Как устоять перед таким авторитетным и уверенным в собственном мнении человеком? Мерсье слывет неподкупным республиканцем, разве Руары могли усомниться в его честности? Анри Руар — человек другой закалки. Политика ему не так близка, он почти безразличен к городским делам и, по правде говоря, интересуется только искусством. Его мир — коллекция живописи и скульптуры, а также собственные картины.

После военной подготовки, после лет, проведенных в Политехнической школе, у старшего Руара сохранилось уважение к дисциплине и субординации. Ему не нравится, что сыновья, даже став взрослыми, противоречат ему. Поэтому он с полным основанием думает, что его друг, военный министр и генерал, знает, в чем дело. При этом Анри Руар примыкает к лагерю антидрейфусаров без озлобленности и даже без особой уверенности. Он предпочитает — как Лероль — уединяться и предаваться живописи в своей светлой мастерской, среди мирных пейзажей, населенных обнаженными нимфами, а еще лучше вообще без каких-либо человеческих созданий.

Вдобавок у него есть любовница, к которой он очень привязан, — Маргарита Брандон, урожденная Сальвадор, еврейка по национальности. Чаще всего свои вечера он проводит у нее. В ее салоне на улице Ле-Тасс бывает много друзей-евреев. Руар наслаждается обществом Маргариты, красивой и доброй женщины. Ее мать и сестра, Адами Сальвадор и Габриэлла Альфен, тепло принимают своих гостей. Все три женщины вдовствуют. Летом он чудесно проводит время в Коммандери в их компании. Дом Маргариты в департаменте Эндр-и-Луара, неподалеку от Баллана, напоминает ему тихую гавань.

Сыновьям Анри очень хочется, чтобы он порвал с Маргаритой, но в его планах это не значится. Любые намеки на это раздражают Руара-старшего. К тому же он терпит насмешки со всех сторон — и от друзей, как Дега, и от собственных сыновей, и от дрейфусаров, к которым принадлежат «его» дамы. Намек на это содержится в переписке Эжена с Жидом. «Мадам Брандон становится несносной, она беспокоит моего бедного отца, который от этого очень страдает», — пишет Эжен.

«В доме Сальвадор, — продолжает он, — папу называют иезуитом, клерикалом, легитимистом», хотя на самом деле он республиканец и вольнодумец. «Будучи сверх меры добросердечным, папа все время посещает их, несмотря на непристойное поведение по отношению к себе», — пишет он снова в марте 1898 года. При этом сыновья Анри там не появляются. «Мы с мадам Альфен однажды чуть было не вцепились друг другу в волосы, — сообщает Эжен Жиду. — Словно на рынке, мы называли друг друга самыми гнусными словами».

Анри Руар ненавидит насилие и держится в стороне от чрезмерной активности своих сыновей, нарушающих его эмоциональное равновесие. На протяжении всего конфликта из-за дела Дрейфуса, длившегося двенадцать лет, Руар сохраняет поразительное спокойствие. Даниэль Галеви с почтением отзывается о нем в своих горьких и ностальгических воспоминаниях. «Он очень воинственный, но вместе с тем мягкий и обаятельный, — пишет Галеви в августе 1899 года. — О деле Дрейфуса он высказывается крайне сдержанно.

Мы говорим о живописи…» Зато двух сыновей Руара он называет «одержимыми».

Экзальтированные и неудержимые, Эжен и Луи не только убеждены в виновности Дрейфуса, но всех тех, кто требует пересмотра процесса, они считают участниками вражеского заговора против Франции, союзниками Германии, старающимися ослабить и уничтожить ее.