Девушки с неба

— А я нигде не могу найти покоя, — сказала Лиили. — Целые дни в комнате со свекровью, ее липкая любезность и преувеличенная заботливость, затасканные шутки и самовлюбленность Романа Ситска, — с тех пор как он стал ходить по домам, выменивая продукты, он совершенно оболванился. Его больше ничто не интересует. О своих походах в окрестные деревни он может рассказывать десятки раз и все по-разному. Не понимаю, как человек осмеливается лгать! С такой плохой памятью.

И как это раньше он казался мне таким умным, хорошим, великодушным? Я, пожалуй, была в него влюблена. Гуннар всегда ленился и не хотел никуда ходить, лежал в своей комнате и заставлял, чтобы ему читали книжки вслух. А мы со свекром ходили вдвоем в театр, в кафе, на танцы. Сейчас Роман кажется совершенно другим человеком, больно смотреть, как он меняется. Может, тогда это только казалось, просто вокруг все было так элегантно — библиотека, ковры, картины, цветы, великолепный дом? Не знаю. Сейчас он стал мелочным и капризным. Ему все время чудится, что его порция еды самая маленькая. Самое удивительное, что никто, кроме меня, — ни его жена, ни Гунни — не замечает этой ужасной перемены. Да и во мне какой-то хаос, рухнули все мои представления о жизни…

Они подошли к дому Лиили, но расставаться не хотелось, и они вернулись на шоссе. От мигающего неба откололась звездочка.

— Смотри, звезда падает! — воскликнула Таня.

— У меня нет желаний.

Шелестели полуобнаженные деревья. Осень! Уже осень!

— Скажи, что мне делать?

— Тебе самой виднее, — уклонилась Таня.

— А что бы ты сделала на моем месте?

— Я? То, что сделала бы я, ты все равно не сделаешь.

Лиили возмутилась.

— Почему ты так решила? Татьяна пожала плечами.

— Не хочешь сказать?

— Пошла бы на работу.

— Ты думаешь, я бы не пошла? — вспылила Лиили. — Нашлось бы только место!

— Обязательно здесь, в деревне?

— А ты думаешь, Ситска станут ради меня перебираться из Такмака?

— О них я и не думаю.

— Значит, мне одной?

— А почему бы и нет?

— Это значит — бросить все?..

— Все, что ты не любишь.

— Я не говорила, что не люблю Гуннара.

Они снова подошли к воротам. Какая-то запоздавшая хозяйка, в белом платке и переднике, с пустыми бидонами из-под молока неслышно прошла мимо них.

— Какая от меня польза? Да и кому я нужна? — сказала Лиили подавленно.

Таня покачала головой:

— Если все начнут рассуждать так…

— Для тебя все просто и ясно.

— Знаешь, Лиили, иногда у меня такое чувство, что я тебя выдумала. Что ты совсем не такая, какой я хочу тебя видеть.

— Какой же я должна быть, по-твоему? — обиделась Лиили.

— Такая, какая ты есть! — радостно засмеялась Таня и стала кружить Лиили.

— Я не понимаю.

Лиили, недовольная собой, проводила подругу до реки и пошла домой в одиночестве. На что она жаловалась и роптала! Чего ей не хватает? Людям живется гораздо хуже. Разве в мире мало скорби и траура? Разве меньше горя у той матери, которая в суете эвакуации под страшным напором толпы уронила младенца прямо в волны Камы?

Лиили распахнула дверь, и в комнату ворвался осенний холод.

— Скорее, скорее закрывайте дверь! — воскликнула испуганная Ванда. Гуннар сидел, опустив ноги в таз с водой. Мать обмывала их мягкой морской губкой, стоя перед тазом на коленях. А Роман Ситска стерег молоко, чтобы не убежало.

— Лиили, мы решили продать ваш синий жакет. Вы ничего не имеете против? — приветствовал он невестку, едва та успела переступить порог.

— Мне все равно.

— Это потому, что вы, милое дитя, не знаете жизни, — принужденно улыбнулась Ванда. — Если бы вы несли всю тяжесть ответственности за семью на своих плечах, если бы вам приходилось заботиться о ваших близких, вы были бы далеко не так безразличны. Но, мои дорогие дети, пока живы мы с отцом, вам не о чем беспокоиться.

Лиили отрешенно опустилась на табурет и глядела себе под ноги.

— Ужин в духовке, — нежно сказал Гуннар. — Ну скушай же что-нибудь! Ты все только бегаешь, посмотри, кисонька, как ты выглядишь!

Лиили послушно взяла миску.

— Не эту! Это для Гуннара. На утро. Ваша миска вон та, — сказала Ванда громче, чем обычно.

Лиили взяла другую миску и, не ощущая вкуса, принялась есть кашу, рассеянно глядя на Гуннара, перед которым на коленях стояла мать. Это была знакомая сцена.

А когда она вымыла посуду и поставила ее обратно на полку, вспомнилась ей песня, из-за которой однажды она горячо поспорила с Таней. Это была та самая граммофонная пластинка!

Любимый мой, тебя я вспоминаю,
И вижу образ твой в туманной мгле,
И как молитву твое имя повторяю,
И ног твоих следы целую на земле.

— Какая мерзость, — вслух подумала Лиили.

— Что ты сказала, кисонька?

— Да так. Ничего.

— Опять сплин?

Лиили молча стелила постель.

5