Девушки с неба

Но все-таки Кристина должна была идти. Она действительно очень устала, замерзла от медленного хождения с Вандой и мечтала теперь о теплой комнате, горячей пище и чистой постели. Но как ей глядеть завтра в глаза девчонкам? Они были сердечны и добры и старались с ней подружиться. Когда Кристина и Ремсия возили снопы, Ремсия обняла Кристину, покрыла ее теплым платком и спросила:

— А жених у тебя есть?

— Нет.

— Врешь?!

— Честное слово! Ну зачем мне обманывать.

— Ты бик матур[7].

— А у тебя есть? — в свою очередь спросила Кристина.

— Мой парень ушел на фронт, — и она пообещала показать Кристине карточку. — У него волосы рыжие.

Кристине вспомнился Рыжик, их проводник, который шагал рядом с телегой, влюбленно смотрел ей в глаза, называл ее «Тчечек» — красивый цветок, будто забыл все остальные слова. Боже, как давно это было, сто лет назад!

Не только Ремсия, все девушки хорошо относятся к Кристине. Они взяли ее в свою бригаду, приглашают ее на танцы. Разве может не пойти Кристина, когда вся деревня работает, даже дети, даже больные и старики. А как они работают! Молча, отчаянно и самозабвенно!

Ванда Ситска проводила Кристину до самой калитки.

— Благодарю вас от всего сердца. Это был прекрасный вечер, — сказала она и после некоторого раздумья прибавила: — Только прошу вас об одном — пусть этот разговор останется между нами, хорошо?

Кристина кивнула. Об этом Ванда могла бы не говорить!

Дома Популус ставил на сапоги рубчики. Это были уже не сапоги, а одни сплошные рубчики. У Еэвы болел зуб, а Тильде жарила картофельные оладьи.

Оладьи! Немножко жиру, сырой натертый картофель, чуточку муки. От одного запаха кружится голова! А до чего вкусна пшенная каша! Кристина теперь часто удивлялась, что раньше, в мирное время, у них так много денег уходило на еду. Странно, почему они никогда не варили мучную похлебку? Вкусно и дешево!

— Мам, покушать есть что-нибудь? А то я тороплюсь.

— Куда?

— Обратно. Все идут.

Тильде рассердилась. По ее мнению, тяжелый труд был не под силу Кристине. Тильде велела девушке разуться и налила в таз теплой воды.

Популус поднял укоризненный взгляд, и Еэва скорчила кислую мину. Тильде поняла их взгляды совсем по-другому и сказала:

— Я понимаю, что надо идти. Раз надо, пойду сама…

И пошла. От этого Кристине было очень неловко, особенно перед Еэвой и Популусом. Но разве она виновата, что мать пошла?

Тяжелая усталость разлилась по всему телу, и Кристина с отвращением думала о холодной ночи и размокших полях. Она ела с жадностью, заглатывала непрожеванные куски. И где-то в груди стало больно. А Еэва, держась за щеку, с мычанием ковыляла от нар до двери и обратно, закатывала глаза, время от времени выходила во двор, надеясь, что на холоде боль пройдет. Ничего не помогало. Тогда она уткнулась головой в подушку и стала громко плакать. Кристина хотела ее утешить и гладила по спине, но от этого Еэва плакала еще громче, потому что вспомнила своего сына Аади. Такого, каким видела в последний раз на фабричном дворе, худого мальчишку, с нежными, как у девочки, щеками, с ружьем в руках.

Под стеклом лампы трепетало пламя. Популус храпел с тоненьким присвистом. В конце концов заснула и Еэва. Бедняжка! Кристина накрыла ее пальто. Сама она чувствовала странное беспокойство, неясную тягу к чему-то неизвестному. При свете красной, огромной луны ей хотелось бродить в одиночестве до тех пор, пока спокойствие к ней не вернется. Хотелось нежных мелодий, грустных песен, хотелось плакать, хотелось чего-нибудь сладкого.

Кристина открыла свою тетрадь в клеенчатой обложке, там были записаны поучения, афоризмы, старые шлягеры и два собственных стихотворения. Тот самый набросок, который сегодня похвалила Ванда Ситска, и еще одно. Кристина перечитала второе стихотворение. И появилось желание написать что-то новое, грустное. Про ночь в Такмаке. Как в лунном сиянии спит деревня. Про непонятное беспокойство в душе. Или об осени…

В комнате было тепло и уютно, и Кристина написала:

Тишина в холодном доме,
Сплю я на скрипучих нарах…

И сразу же зачеркнула. Нет! Это должно быть как-то так:

Свечу поставила на окно.
Холодно. Страшно. Ветер ревел
И рвался в углы развалившегося дома…