Дезертиры с Острова Сокровищ

Стало наконец ясно, что прежние преступники ничего такого серьезного не преступали, для нестяжательских общин они находятся по ту сторону черты оседлости, там же, где и законопослушные граждане. Только покинувшие Остров Сокровищ преодолели, преступили неприступный вал, отделяющий разметку привычного хода вещей от свободного самоопределения. Традиционные криминальные элементы – это всего лишь «доступники», пытающиеся проскользнуть без очереди в земной потребительский рай на самых охраняемых участках, в точках пересечения основных мотивов. Они узники порядка, заключенные в капсулу пользоприношения.

Еще социологи начала ХХ века (в частности, Зомбарт и Дюркгейм) заметили, что уголовный мир является активным участником эквивалентных обменов, обеспечивающих воспроизводство основных условий существования общества. Криминал перераспределяет потоки материальных благ, претендуя на то, что (на первый взгляд) им не полагается с точки зрения всеобщего эквивалента. Но это только на первый взгляд. В действительности предъявляемые претензии подтверждают ценность всех фетишей общества потребления. Незаконные претенденты создают стоимость, решительно подчеркивая, что оцениваемые в обменах ценности действительно стоят того, чтобы к ним стремиться. Очень важен здесь размер ставки: преступники рискуют репутацией, свободой, а то и жизнью, и как раз этот риск повышает общую стоимость товарной массы. Вопреки представлениям Адама Смита и его последователей товарную стоимость, способную активировать великую силу алчности, нельзя создать исключительно будничным, рутинным трудом. «Будничная стоимость» окажется слишком низкой, если не прибавить к ней вклада, вносимого совокупным преступным промыслом. Кража такой же акт наделения стоимостью/ценностью, как и акт производства вещи. Можно говорить об экстраординарном измерении стоимости, но без такого измерения интенсивность обменов падает, создавая серьезнейшие проблемы для экономики. Если представить себе общество, в котором нет угрозы воровства (достаточно взять любую нестяжательскую коммуну), сразу окажется, что товары не имеют здесь той ценности, которую придает им наличие этой угрозы. Впрочем, коммуна служит еще более общим примером, поскольку в ней отсутствует собственность. Поэтому стоимость в прежнем смысле слова тоже отсутствует, вещь начинает чего-то стоить лишь тогда, когда ею стоит заняться, – такова, к примеру, ситуативная стоимость машинки для стрижки волос, заинтересовавшей Мура.

Кроме того, преступник выступает одним из главных работодателей (что зафиксировал, в частности, и Эдуард Лимонов в своих тюремных записках): он обеспечивает работой персонал тюрем и полицию, сторожей и вахтеров, судей и журналистов – что бы они все делали, не будь у них такого надежного и щедрого работодателя? Какую такую они приносили бы пользу, если бы не нарушители закона? Следовательно, уголовник не просто полноправный участник товарообмена, он, пожалуй, один из главных участников, и, как говорил еще даосский философ Ян Чжу, «своим благополучием нынешнее общество обязано Большому Вору».

Новые формирующиеся социальные общности не размещают своих заказов ни в структурах бизнеса, ни в госструктурах. Тем самым они не просто не приносят пользы, но и обессмысливают большую часть пользы, приносимой другими. Колесо недавно заметил: «Мы еще увидим, как разные милиции-полиции создадут специальные службы по охране и поощрению мошенников. Их заставит сделать это борьба за существование».

* * *

Понятно, что и отряды Бланка, и другие общины находятся в постоянном конфликте с законом, но это противостояние нисколько не похоже на взаимодополнительные отношения традиционных преступников с внутренними органами. Суть всех конфликтов сводится к тому, что ограничения свободы, привычные для заключенных в черте оседлости, не признаются дезертирами с Острова Сокровищ. Если оставить в стороне разные мелочи вроде подвесного наркотрафика легких наркотиков (оборот наркодилеров в черте оседлости несравненно больше), основным «недоразумением» окажется принципиальное уклонение нестяжателей от всяческих регистраций. Живущие в джунглях не спрашивают друг у друга документы: удостоверениями личности здесь являются не бумажки типа паспорта, а слова и поступки этой самой личности. Поэтому личность в коммуне или племени по-настоящему достоверна, а не просто удостоверена. Бланкисты решили для себя этот вопрос с самого начала. Обратимся к тексту.

БЛАНК. Вдумайтесь, как это, в сущности, нелепо: тебя просят удостоверить свою личность, а ты протягиваешь в ответ какую-то бумажку. Какое отношение имеет написанное в этой бумажке к твоей личности, к твоей человеческой сущности? Раз уж мы решили сами распоряжаться своей жизнью, никто не запретит нам распоряжаться и собственным именем. А что имя? Оно может точно так же надоесть, как и однообразное занятие, – я бы даже сказал, что однообразие пожизненного имени предопределяет однообразие самой жизни.