В дальнейшем, начиная с момента работы над «Капиталом», Карл Маркс уже рассматривал рост производительности труда как основной критерий смены формаций, как бы «устыдившись» своей ненаучной мечты. Теперь он обвинял существующее положение вещей в том, что оно тормозит этот самый рост, видимо, полагая, что ближайшие столетия человечество сохранит одержимость фетишем производительности труда. Сам одержимый идеей «научности», притом в позитивистском, свойственном XIX веку смысле этого слова, Маркс решил, что пролетариату стоит сделать ставку на критерий исторического прогресса, иначе у него нет шансов стать господствующим классом. И все же создатель исторического материализма не уставал напоминать, что пока мы имели и имеем дело лишь с «предысторией», а настоящая история человечества начнется лишь тогда, когда победивший пролетариат устранит разделение труда и отменит действие сил отчуждения, заставляющих уподобляться специализированному инструменту.
Что ж, дезертиры с Острова Сокровищ, сформировавшие новый класс, а в перспективе и новую антропогенную общность, это и есть победивший пролетариат. Меньше всего они похожи на эффективные инструменты пользоприношения, их занятия непринужденны и воистину разнообразны. Выяснилось, что для обретения коммунизма ничего такого не надо «строить» – ни домика Тыквы, ни коллективного овощехранилища. Зато кое-что разрушить необходимо. А именно – надо разрушить в себе блокировку, замыкающую полноту и непосредственность детства и оставляющую лишь режим мономаниакальной серьезности занятий «настоящим делом». Все предыдущие попытки
Вопрос о борьбе за политическую власть все еще не снят с повестки дня племен и коммун. Бланку, самому решительному противнику втягивания движения в политику, приходится почти на каждом съезде вновь и вновь отстаивать свою позицию. Показателен в этом отношении разговор, состоявшийся два года назад в Париже.
БЛАНК. …Согласившись играть по их правилам, мы упустим свое главное преимущество и повторим ошибку всех революций. Роковую ошибку, ведущую к перерождению. Если птица, вырвавшись на свободу, возвращается, чтобы благоустроить клетку…
ГОЛОС. Почему же ты не веришь, Бланк, что мы сможем эффективно защищать свои интересы, пользуясь
БЛАНК. Да уж, кто только не повторял эти слова за последние триста лет. Я не собираюсь вдаваться в казуистику. Не собираюсь даже отвечать тем, кто попытается доказать, что бывает политика хорошая и плохая. Единственный аргумент, который можно было бы принять к рассмотрению, это, если хотите, аргумент увлекательности. Мы сейчас в городе, где политические игры всегда были национальным видом спорта. Парижане понимали толк в
Но есть несколько причин, по которым даже самая качественная парижская политика (цветные революции недавнего прошлого были жалкими подделками под нее наподобие польских имитаций французской парфюмерии) больше не проходит. Во-первых, бесстрашные, как львы, парижане все еще думают, что им сам черт не брат, но уже давненько строят баррикады в форме полумесяца – так, на всякий случай. А пламенные ораторы, взобравшись на импровизированную трибуну, первую минуту мнутся: вроде хорошо было бы встать лицом к Мекке, но при этом так, чтобы совсем уж не повернуться задницей к Эль-Синору… И только сориентировавшись на местности, они произносят свои ниспровергательные речи.
А во-вторых, друзья мои, амуниция как-то пообветшала. Фанфик и то покруче будет, не говоря уже про наши всполохи flash-mobилизаций.
РАСТА ДУСУ. Это точно, Бланк. И калифорнийские хеллвуды, и растаманы всей Америки давно уже забили на политику. Куда ни глянь – полный отстой.
БЛАНК. Ваши ребята, раста, классно работают над новой иллюминацией мира.
МИШЕЛЬ ТЮ. Но можно ведь очистить ряды от коррумпированных…
РАСТА ДУСУ. Нельзя, джа. Нельзя очистить говно. Можно только очиститься от говна.