Дежурные по стране

— Назад, собака бритоголовая.

— Яша, ты что? Мы же с тобой за одной партой.

— Ха, за одной партой, — ухмыльнулся Магуров. — Помнишь, как у тебя деньги из папки исчезли?

— Так это ты???

— Я!

— Врёшь!

— Это русский может врать, сколько ему будет угодно, а для нас, евреев, ложь — непозволительная роскошь, потому что вы сразу всех собак на нас вешаете.

— А ты очень изменился, Яша.

— Ты тоже, Лёха… Не в игры играем.

— Ты же меня сейчас просто разозлить хочешь.

— В яблочко, — бросил Магуров. — Я не нуждаюсь в твоей сопливой дружбе. Из-за таких вот драных гуманистов, как ты, африканские дети с голодухи пухнут, на Югославию с воздуха гадят, танками Ирак боронят. Иди в генеральную ассамблею Организации Объединённых Наций, там твоё место. Тусуйся с этими человеколюбивыми пустомелями, а с моего участка — вон. Они там до такой степени гуманны, что скоро мы вместе с ними весь мир политкорректно оплакивать будем. Бей, Лёха, пока я не приравнял тебя к ним.

— А ты бы меня смог?

— Да. Мы с тобой не бабы, чтобы нюни разводить.

— Яшка-а-а, — взмолился Левандовский.

— Бей, крыса бритоголовая, иначе уже завтра я куплю тебе сарафан и кокошник, а потом проведу по улицам города, как медведя.

Бомбовый удар Левандовского раздробил Магурову нос. Кровавые осколки от взрыва взметнулись в воздух, упали в снег и растопили его. Алексей продолжил яростную атаку, и уже через минуту местность на лице Якова изменилась до неузнаваемости. Вот так же (с тем лишь отличием, что во время чеченской войны солдаты второго мотострелкового батальона не знали, что из-за преступной халатности командования расстреливают высоту, занятую четвёртой десантной ротой сутки назад) Левандовский из всех орудий расстреливал Магурова, своего лучшего друга. Там, в Чечне, пехотинцы не подозревали о том, что над ними гибнут не успевшие окопаться десантники. А здесь, в Шанхае, — в который с чистыми помыслами пришёл Яша неделю назад, — Алексей уже видел, кто перед ним, но всё равно ничего не мог поделать. Дежурные по стране несли потери, а целый и невредимый враг стоял в сторонке, ехидно улыбался и комментировал удары руками и пинки. Но даже озверевшие от вида человеческой крови фашисты содрогнулись бы, если бы услышали диалог наших героев, состоявшийся после того, как всё было кончено.

С глухими рыданиями Алексей опустился на колени перед ветошью, в которую превратился его друг после избиения, и произнёс:

— Я проклят… Я ведь не для проформы, а из ненависти тебя бил. — Левандовский упал на спину Магурова и тихо-тихо завыл: «Яша-а-а. Яша-а-а, как жи-и-ить. Не хочу-у-у. Хуже и-и-их. Мальчишка-а-а. От славянофила до фашиста один ша-а-аг. Не вери-и-ил. Фашист во мне всегда ж-и-и-ил. Всегда-а-а.

— Знаю, Лёша, — расклеив запёкшиеся в крови губы, сказал Магуров. — Знаю и то, что твоя ненависть… сейчас вышла… Иди к ним… Бросишь… возненавидишь их — прокляну… И не кори себя… Ты не так, как менты людей в казематах… У них — метод, спокойно калечат, душегубы, а ты — не такой… Для тебя страшно было… Слава Богу… Иди.

После встречи с другом Левандовский перестал есть. Он мало спал и быстро терял в весе. Его глаза ввалились и горели лихорадочным огнём, совесть хватали инфаркты, исстрадавшаяся душа рассогласовалась с истощённым телом и мечтала о смерти, как узник Освенцима. Алексей ненавидел и боялся себя. Он замолчал, и Владимир Сергеевич не докучал ему разговорами, понимая, что рядом с ним живёт человек, самостоятельное сердце которого не нуждается ни в одобрении, ни в понимании, ни в поддержке со стороны людей.

— Боже мой, — думал бомж. — Их сотни тысяч, если даже я одного встретил. Откуда они? У них же самые обыкновенные матери и отцы. Пища, которую они употребляют, ничем не отличается от еды, готовящейся на кухнях всей страны. Я же вижу, что он счастлив. Пал, а счастлив, и даже сам не осознаёт этого. Ему кажется, что он мучится, а ведь он счастлив как никогда. Россия ещё не знала таких. Сейчас они готовятся, ломаются и бродят, как закваска, чтобы потом в самом жестком обществе, в самой гнилостной среде, среди самых порочных людей чувствовать себя превосходно и весело высасывать гной из общественных ран. Прошла эпоха «белых ворон», которые лелеяли своё одиночество, отпочковывались и были гонимы отовсюду за броско-избранный цвет перьев, экстравагантное поведение и экстраординарные принципы. Чёрные вороны с белыми сердцами — вот новые русские; таких и примет, и полюбит стая. Людям, подобным Алексею, будет радостно и интересно только там, где самое дно; они изучат родословную зла, как свои пять пальцев, и начнут расщёлкивать тёмные души, как семечки. Чёрта с два кто-нибудь из них отступится или взвоет от народа, потому что без него им жизни нет.

В продолжение пяти дней после шанхайской истории Левандовский собирал компромат на фашистов. Попутно он успел провалить восемь рейдов боевых «пятёрок», заранее предупреждая милицию о маршрутах передвижения скинхедов по улицам города.