– Я не заслуживаю твоей похвалы, Немезида. Я только что совершил нечто чудовищное. Звездолет не должен был взорваться, только выбыть из соревнований.
Признаться, я уже забыла о погибшем пилоте, полагая, что цель оправдывает средства. Однако взгляд Тайруса затуманился.
– Я не праведник и давно смирился с тем, что пока дойду до конца избранного пути, мои руки будут по локоть в крови. Но я не желаю смерти невинных.
– Тайрус, если бы я стала думать, сколько невинной крови на моих руках, мне осталось бы только лечь и умереть. Ты, по крайней мере, знаешь, ради чего ее проливаешь.
– Да. Пусть хотя бы его семья получит деньги, это все, что я могу сейчас сделать. – Он судорожно вздохнул. – Но мне с этим придется как-то жить, Немезида. Как-то жить.
Мы умолкли. Тайрус раздумывал о человеке, невольной причиной смерти которого стал, я – о тактическом успехе Тайруса. Вместе с сегодняшним голосованием в сенате… Император недолго будет закрывать глаза на его хитрые провокации. Рандевальд отомстит, и это всего лишь вопрос времени.
Глава 41
Несколько дней после Больших Гонок длилось зловещее затишье. Император проигнорировал неповиновение сенаторов и даже бровью не повел, когда Тайрус продал несколько своих колоний и сделал подарки всем ветеранам имперских войн по случаю Адвентской недели.
Это было давней имперской традицией, от которой династия Домитрианов отказалась несколько веков назад. Они были слишком уверены в собственной силе, чтобы дорожить преданностью грандов, которые, обладая прекрасными звездолетами и мощным оружием, участвовали в жестоких приграничных стычках.
Это был наиболее сильный ход из всех, предпринятых Тайрусом, и мне следовало находиться при нем неотлучно. В тот день мы сидели в соляриуме на «Александрии». Соляриум представлял собой небесный купол с пышным садом, в котором Тайрус недавно посадил какие-то особенно понравившиеся ему растения с Люмины. Здесь даже имелась искусственная речка, быстрая и глубокая, вполне способная утопить неумелого пловца.
– Я подумывал выделить тебе покои на «Александрии», – сказал Тайрус, глядя на бегущую воду, – но теперь это было бы нецелесообразно.
– Не хотелось бы ночевать у тебя, – безразлично ответила я, размышляя о Сидонии, прячущейся на вилле, и о том, как я по ней скучаю.
– Мое общество тебе неприятно? – Он взглянул на меня как-то странно.
– Нет-нет, – слишком поспешно ответила я.
– Твой переезд ввел бы мою бабку в заблуждение. Она настроена женить меня на Элантре.
– На гадюке.
– Точнее, на гелионичке, – улыбнулся он. – Без сомнения, Элантра отлично впишется в мою семейку. Все политики – самые настоящие гадюки.
Мне стало мерзко при одной мысли об императрице Элантре Пасус. Точнее, об Элантре Домитриан, ведь люди склонны брать фамилию более влиятельной семьи. Так, например, Сэливар Фордайс сделался Сэливаром Домитрианом.
– И как долго мы будем оставаться рядом? Если ты намереваешься сойтись с ней, тебе надо публично отказаться от меня. Не могу же я всю жизнь строить из себя Сидонию.
– Но тебе придется. Никто не должен узнать, кто ты такая.
– А иначе – что? Тебе надоест меня прятать?
– А иначе ты будешь в постоянной опасности! – Он резко повернулся ко мне. – Выдавать себя за сенатора – это государственное преступление.
– И что?
– Гранды потребуют твоей казни. А я, едва взойдя на престол, не смогу бросить им вызов.
Я пожала плечами, чем еще больше рассердила его. Сузив глаза, Тайрус угрожающе шагнул ко мне, но тут же, словно опомнившись, вздохнул и отступил.
– Не позволю тебе столкнуться с подобной проблемой, – хрипло произнес он. – Тебе, может, и безразлична собственная судьба, а мне – нет.
Наши взгляды встретились. Между нами было всего два шага. Молчание, сам воздух, окружавший нас, сделались вдруг невыносимо тяжелыми, словно наэлектризованными. Так же было и в тот раз, когда мы покидали Люмину, взмыв над фиолетовыми облаками, и он меня поцеловал. Я сглотнула и резко отвернулась. Он не знал еще всей правды: хоть так, хоть эдак, а о моем жульничестве станет известно, как только Сидонию восстановят в правах. Я вскочила на ноги, в отчаянии, что не могу доверить ему этот роковой секрет. Пока я не встретила Тайруса, долг перед Донией оставался моей единственной радостью. Тайрус же каким-то образом встрял между нами. И теперь я то страстно тосковала о нем, то злилась на него за чувство вины, которое испытывала.
– Когда Элантра станет императрицей, мне куда опаснее будет оставаться Сидонией Эмпиреан.
– Я никогда не позволю Элантре тебе навредить, – тихо проговорил он и сжал мне руку, не давая уйти. – Никогда!
Он произнес это слово уверенно-железным тоном, и я ему поверила.