Читаем Дядя Фёдор, пёс и кот полностью

– Боюсь, вы не правы, милый Матроскин. Во-первых, вы посмотрите на свою лавочку. Это же не торговая точка, а хижина дяди Тома в его худшие дни! Да такой особняк даже в мексиканских трущобах бы не потерпели!

– Мы по зарубежам не ездим! – пробурчал Матроскин. – Мы люди простые, деревенские.

– Когда люди так говорят, что они – просто деревенские, это самые хитрые люди, – ответила девочка.

Шарик про себя с ней согласился. И спросил:

– А что во-вторых?

– А во-вторых, покупателям улыбаться надо!

– Рот до ушей, хоть завязочки пришей! – опять ворчит Матроскин.

– Вот именно, – говорит девочка. – Так весь цивилизованный мир торгует.

Матроскина аж передёрнуло:

– Какой такой цивилизованный мир? В нашей деревне мы такого не видели.

– Если стараться не будете, никогда и не увидите. Надо же когда-то начинать, – спорит девочка.

А Шарик говорит:

– А что, усатый? Она права.

– И потом, – сказала девочка, – что это у вас за открытки такие: «Матроскин лежит на печи», «Пёс Шарик гонится за зайцем», «Местный житель дядя Фёдор копает картошку»? Нужен размах. Нужно делать такие открытки: «Кот Матроскин лежит на пляже рядом с президентом Танзании», «Кот Матроскин играет в теннис с премьер-министром Лумумбии», «Кот Матроскин пьёт молоко с наследным шахом Брунея», «Кот Матроскин и аравийский шейх Ахмет-хан играют на балалайках».

Матроскин упёрся:

– Это кто же к нам сюда столько президентов и наследных шахов привезёт на балалайках играть? Что, президентам делать нечего?

– Не надо начинать с самых главных президентов, – убеждает девочка Катя. – Можно начинать с некрупных. Президенты сейчас разные бывают. У нас дома сейчас в гостях живёт президент артели «Крупная рыба» из Конакова дядя Вася Удочкин.

Она подумала ещё и сказала:

– Вон сколько у вас иностранцев отдыхает. Это тоже даёт простор для фантазии: «Пёс Шарик гонится за кабаном вместе с иностранным любителем природы, чтобы сфотографировать его». Или: «Местный кабан гонится за иностранным любителем природы вместе с Шариком, чтобы загрызть их фотоаппарат». – И добавила: – Уж про дядю Фёдора надо писать совсем сочно: «Местный житель дядя Фёдор выкапывает очередной клад». Надо, чтобы в открытках размах был, жить хотелось и за кабаном бегать.

Матроскин выслушал это угрюмо. Но всё-таки кое-что понял и принял. И кислая улыбочка у него на физиономии всё-таки появилась.

А Шарик по-настоящему улыбаться стал всем прохожим. Ему и в самом деле захотелось жить весело и с размахом. И дело с продажей молока и открыток у них веселее пошло.

Только всё равно Матроскин решил, что ничего хорошего им от этой девочки ждать не приходится.

Глава четвёртая

Продолжение происков Матроскина

В тот же вечер они – кот Матроскин и Шарик – отправились к почтальону Печкину. На него и на его колдовскую книгу теперь вся надежда была.

Надо было его попросить, чтобы он отворотное зелье сделал. Чтобы дядя Фёдор от этой девочки отвернулся.

Кот Матроскин сказал:

– Пусть от этой колдовской печкинской бабушки какая-нибудь польза будет.

– И какая же нам будет польза? – спрашивает Шарик.

– А такая. Дадим мы дяде Фёдору зелья, он про эту девочку сразу и забудет.

– Слушай, Матроскин, – говорит Шарик. – А может, эта девочка не такая уж плохая. Видишь, как она нам в торговле помогла. Может быть, потом нам девочка ещё хуже попадётся. Когда нам жениться время придёт.

– Не попадётся! – успокаивал его Матроскин. – К тому времени дядя Фёдор взрослее и умнее станет. Он футболом увлечётся, велосипедом, штангой. И ему будет не до девочек. А если его мама приедет, нам совсем легко станет. Мамы очень не любят, когда их дети влюбляются.

Почтальона Печкина долго уговаривать не пришлось. Он сам давно уже хотел какое-нибудь зелье по книге сделать. Он тоже хотел стать колдуном на полставки, чтобы по вечерам подрабатывать.

Он уже и книжку приготовил, и очки свои в порядок привёл.

И когда Шарик с Матроскиным к нему пришли, он уже созрел для зельеварения.

Шарик начал издалека:

– У нас дядя Фёдор влюбился.

– Знаю, знаю. Не слепой. Об этом вся деревня говорит. Я теперь для вас самый нужный человек буду. Только что-то я вас не пойму. Чего это вы его любви так испугались? Я вот, когда молодой был, до пенсии, в продавщицу Лиду Урусову пять раз влюблялся. Как товар хороший завозили.

– Вы не считаетесь, – сказал Шарик. – От вашей любви никому вреда не было, кроме тёти Лиды. А когда дядя Фёдор влюбляется, это всех задевает.

– Не хватало нам только, чтобы он сегодня-завтра женился! – закричал Матроскин. – Нас тогда, может быть, сразу на улицу выставят. Вы нам лучше про свою бабушку и про свою книгу расскажите.

– А чего тут рассказывать, – говорит Печкин. – Была у меня бабушка Терентьева Светлана Романовна – ответственный сельский работник. А по вечерам она подрабатывала. Для заработка. Кого от сглазу лечила, на кого сглаз напускала. Зубы заговаривала, дёрганье снимала. Могла жениха приворожить.

– А как она это делала? – спросил Матроскин.

Перейти на страницу:

Все книги серии Простоквашино

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза