Дядя Фред весенней порой

– Сестра Эмсворта. В Бландинге. Я там гощу. Душевнобольная.

– Да, вероятно. В здравом уме каждый увидит, что ты прав. Знаешь, дядя Аларих, тебя травят! Да-да, это преднамеренные гонения. Не удивляюсь, что ты вызвал меня. Бросить еще яиц? Скажи, я мигом.

Если бы не рука, герцог бы похлопал его по плечу. Он горевал, что так ошибся в племяннике. У того есть недостатки – вот, стихи пишет, – но есть и сердце.

– Яиц бросать не надо, – сказал он. – Я его выгоню. Ты мне нужен для свиньи.

– Какой именно?

– Здешней, из замка. Что они творят, ты бы знал!

Рикки понял не все.

– Науськали на тебя свинью? – предположил он.

– Нет, Эмсворт обещал мне ее отдать.

– А, вон что!

– Без расписки, так договорились. А теперь – не дает!

– Не может быть! – вскричал Рикки. – Нарушить священное слово! Нет, такой низости…

Герцог окончательно убедился, что не понимал племянника.

– Ты так думаешь?

– Кто ж так не подумает! В конце концов, есть правила, есть порядочность!

– Вот именно.

– Мы вправе ждать ее от других!

– Верно.

– Значит, украсть свинью?

Герцог едва не задохнулся от восторга. Не часто, думал он, встретишь у нынешней молодежи такой ум и такую нравственную силу.

– Да, – отвечал он, – с подобными людьми незачем церемониться.

– Конечно! С волками жить… Что же именно надо сделать?

– Сейчас, сейчас, сейчас. Я много думал. Ночь не спал…

– Какой ужас!

– …и разработал подробнейший план. Утром проверил – вроде все так. Карандаш есть? Бумага?

– Пожалуйста, блокнот. Оторву первую страницу, там начало баллады.

– Спасибо. Так вот. – В приливе вдохновения герцог пышно вздул усы. – Рисуем карту. Это – замок. Это – моя комната. Под окном – лужайка. Такой газон, – объяснил он, показывая что-то вроде растекшейся глазуньи.

– Газон, – повторил Рикки. – Понятно, понятно…

– Вокруг него – дорожка. За ней – кусты, вот тут, а вот тут – поляна. За ней – огород, а на ней, подальше – свинья. – Он пометил место крестиком. – Здесь она живет. Видишь, как это все важно?

– Нет, – ответил Рикки.

– И я не видел, – признался герцог, – пока не стал чистить зубы. Тут я все и понял.

– Знаешь, дядя Аларих, – заметил Рикки, – из тебя бы вышел блестящий полководец.

– Возможно. Смотри. Крадем свинью – ныряем в кусты. Опасно только на поляне. Надо выбрать время, когда там никого нет.

Рикки поморгал.

– Я не совсем понял. Не потащишь же ты ее к себе!

– Потащу. Первый этаж, окна до пола. Спрячем ее в ванной.

– На всю ночь?

– При чем тут ночь? Пошевели мозгами. Крадем в два часа дня, все едят. Свинарь тоже ест, я узнал. Можно украсть тысячу свиней, никто не заметит.

Рикки был поражен. Именно, полководец.

– Свинья сидит в ванной, пока не стемнеет, – продолжал герцог. – А тогда…

– Кто-нибудь может зайти в ванную! Горничная с чистым полотенцем…

Герцог воинственно раздулся:

– Хотел бы я на это посмотреть! Не разрешу. Не пущу. Обедать буду в комнате. А ты как раз и управишься. Тут ждет машина. – Он ткнул пальцем в карту. – На самом повороте, у кустов. Сажаешь свинью, везешь в Уилтшир. Такой план. Все ясно?

– Все, дядя Аларих!

– Сделаешь?

– Еще бы, дядя Аларих! Нет, ни один человек в Англии никогда бы не додумался! Одно слово, гений.

– Ты считаешь?

– Безусловно.

– Может, ты и прав.

– Еще как! Что ты делал во время войны, дядя Аларих?

– Да так, то-се. Важные задания.

– В Генеральном штабе?

– Н-не совсем.

– Какая нерасчетливость! Как они швыряются людьми! Хорошо, что у нас есть флот, а то бы…

Воцарилась прекраснейшая из атмосфер. Герцог сказал, что это очень лестно. Рикки сказал, что слово «лесть» совершенно не подходит к случаю. Неужели нельзя признать гения, если его видишь? Герцог спросил, не хочет ли Рикки выпить. Рикки ответил, что еще рановато. Герцог осведомился, что Рикки пишет. Рикки поведал, что в «Поэтри ревью» скоро появится сонет. Герцог признался, что очень любит сонеты, но не написал бы его и за миллион фунтов. Рикки воскликнул: «О, истинный пустяк!» И сопоставил этот род деятельности с серьезным, плодотворным обдумыванием кампаний. Вот тут, пояснил он, можно говорить о труде. Словом, все это мы назвали бы «пиршеством любви».

Но поэты – люди деловые. Шекспир удачно заметил, что они дают неведомому дом и имя[18], однако в реальной жизни они при этом думают о гонораре. Как все поэты, Рикки впадал в мечтательность, но не спустил бы издателю, если бы тот послал ему чек на фунт, а не на гинею. Эта черта проявилась и сейчас.

– Кстати, дядя Аларих, – сказал он.

– Да? – откликнулся герцог, собиравшийся рассказать об одном знакомом, который сочинил лимерик.

Понимая, что тут пригодился бы литературный агент, Рикки все же продолжил:

– Ты не дашь чек заранее?

Герцог вздрогнул, словно невидимая рука закрыла горячую воду, когда он стоит под душем.

– Чек? – переспросил он. – Какой еще чек?

– На двести пятьдесят фунтов.

Герцог пошатнулся прямо в кресле, а усы, взметнувшись вверх, просто рухнули вниз. Усы послабее вообще бы выпали под таким напором.

– О чем – ты – говоришь? – вскричал герцог.

Сжавшись, как человек, стоящий перед клеткой с тигром и не уверенный в ее прочности, Рикки отважно продолжал: