Дядя Ник и варьете

После второго представления я быстро переоделся и пришел слишком рано; по словам швейцара театра «Ройял» ждать предстояло не менее получаса. Поэтому я зашел в соседний кабачок и заказал пиво, по оно не лезло мне в глотку. Я то и дело поглядывал на свои новенькие часы и всячески тянул время, но все-таки был на месте минут за десять до выхода первых актеров. Однако мимо прошла уже почти вся труппа, прежде чем я увидел Сьюзи Хадсон и Боба, а затем и Нэнси, которая шла позади. Так как я вовсе не жаждал встретиться с Сьюзи и Бобом, то старательно глядел в другую сторону, а потом прямо перед Нэнси круто повернулся и нетерпеливо окликнул ее. И снова, как бывало уже не раз, — точно один и тот же страшный сон, — она с каменным лицом прошла мимо, прибавив шаг, чтобы догнать Сьюзи и Боба и избежать моих попыток заговорить. Я сначала разозлился, а позже, за ужином, делая вид, что слушаю россказни отставного старшины о северном Китае, тыкал вилкой в кусочки вареной трески и чувствовал себя очень несчастным. Я вдруг понял, что чего-то ждал от встречи с Нэнси, — не секса, нет, тут безраздельно царствовала Джули. Я и сам не знал, на что надеялся, но, обманувшись в своих ожиданиях, словно окаменел от горя.

А утром я месил слякоть прокопченного и задымленного Девенпорта, чтобы оставить у служебного входа записку и уведомить мисс Блейн, что в три часа пополудни я буду проверять за сценой какую-то аппаратуру. Так оно и было. Джули бросила на ходу: «Здравствуй, Дик!» — и скрылась. А через десять минут я уже запирал за собой дверь ее уборной, где она ждала меня полураздетой. Мы не разговаривали и едва глядели друг на друга, мы были точно изголодавшиеся солдаты, которым вдруг подали жаркое и пудинг; но позже, когда мы оба почувствовали, что мерзнем, и принялись за виски, она вдруг обхватила ладонями мое лицо, нежно поцеловала меня и прошептала:

— Чудесный, милый мой мальчик! Мне очень жаль. Прости меня.

— За что, Джули?

Но она только закрыла глаза, покачала головой и сказала, что мне пора уходить и чтобы я был осторожен. Но в это время в театре уже не осталось ни души, не то что вечером во время представления: вокруг было холодно, тоскливо и пусто.

Последний вечер в Девенпорте я делал то же, что и все другие, и позволил себе только одно отступление от правил: между представлениями написал Нэнси письмо. Два первых длинных торжественных послания я разорвал, а когда времени уже не оставалось, сумел наконец выжать из себя несколько строк:

«Дорогая Нэнси, было время, когда я верил и надеялся, что мы будем друзьями, особенно после того замечательного дня среди лугов. Но Вы не сдержали обещания и не пришли в Гранд-Отель. А потом и вовсе прошли мимо, не сказав ни единого слова. Почему? Напишите мне, пожалуйста. Следующую неделю мы будем в Портсмуте, а затем девять недель — в Лондоне, и хотя в Лондоне у меня еще нет адреса, но Вы можете написать на имя нашего общего агента, Джо Бознби».

Закончил я искренним «Ваш». Я чувствовал, что непременно должен отослать это письмо; мне не с кем было поделиться, да и самому себе не мог толком ничего объяснить, но это желание мучило меня до тех пор, пока поздно вечером в субботу я не опустил письмо в ящик.

Неделя в Портсмуте была всего лишь долгим ожиданием последнего субботнего вечера. Мы с Джули несколько раз виделись и говорили о том, как все будет в Лондоне; мы ничуть не пресытились и не устали друг от друга, но любовных свиданий больше не было, хотя бы потому, что в начале недели я простудился, а в конце у Джули были свои заботы. Рикарло рвался домой и в субботу пригласил человек десять на прощальный обед. Томми Бимиш отсутствовал — к великому удовольствию Рикарло и моему, ему пришлось срочно уехать в Лондон, так что я сидел рядом с Джули. С берлогой в Лондоне мне помог Рикарло. Один из его друзей снимал квартиру в квартале доходных домов; здесь жили актеры, которые часто ездили на гастроли и потому подбирали жилье подешевле. (Уолхем Грин никак нельзя было назвать фешенебельным районом.) Приятель Рикарло устроил мне меблированную квартиру на четвертом этаже — две комнаты, с кухней и ванной — за тридцать пять шиллингов в неделю. Она принадлежала актерской чете Симпсонов, и хозяева как раз уехали на гастроли с пьесой «Молли Рафферта и Майк». Джули, у которой в лондонском театральном мире было полно друзей, тоже удалось снять очаровательную квартирку в Шеперд Маркете, в Мейфэре. Она не знала, как часто там пожелает бывать Томми, но очень надеялась выжить его из своей спальни, сохранив при этом роль и деньги, которые в Лондоне нужны как нигде. У нее там было столько друзей, что, как мне казалось, она скоро потеряет интерес к такому зеленому юнцу, хоть она и уверяла, что любовник я отличный; впрочем, должен признаться, что не заметил никаких признаков охлаждения или усталости: скорее наоборот, она с большим жаром строила планы нашей жизни в Лондоне.