Дядя самых честных правил

Похороны и поминки не запомнились вовсе. Будто в тумане я что-то делал и говорил. Кому? Что? Не знаю, да и не хочу насильно ковыряться в памяти. Было и прошло. Только одно знаю точно — Мурзилка постоянно таскался за мной и всё время лез на руки. Талант чувствует, как раньше у дяди? Не знаю, я совершенно не ощущал ничего такого. По-прежнему, чтобы прикоснуться к волшебству, мне требовались Знаки и Печати деланных магов. Может, он и вовсе не прижился? Кто знает, не была ли это последней шуткой дяди? Я старался на эту тему даже не думать, а обсуждать так и вовсе не с кем было.

А через девять дней, после вторых поминок, в голове у меня прояснилось, и пришлось заняться неотложными делами. Вытряс из Лаврентия Павловича денег и раздал крепостным по рублю, как завещал дядя. Детям — леденцы на палочке. Кстати, запас этих сластей нашёлся у ключницы. И зачем ей столько? Неужели готовилась?

Неожиданно огорчил Дворецкий, явившийся ко мне поутру.

— Константин Платонович, — он почтительно поклонился, — поймите меня правильно, но я хочу выйти в отставку.

— Что, простите? В отставку? Неужели я вас чем-то обидел?

— Нет-нет, что вы! Я безмерно вас уважаю, вы мне более чем симпатичны. С огромной радостью продолжил бы служить в вашем доме. Но есть некоторые обстоятельства.

Видя, что я несколько расстроен таким заявлением, Дворецкий пояснил:

— С Василием Фёдоровичем я был связан долгом. Он спас мне жизнь в своё время и взял к себе на службу, позволив укрыться от моих врагов. Теперь же мой долг уплачен сполна. Я бы с удовольствием остался, но теперь мне надо… Закрыть некоторые другие дела.

— Жаль, очень жаль. Но если вы так решили, не буду препятствовать.

— Благодарю, — он снова поклонился.

— Дядя поручил мне выдать вам некоторую сумму, если вы соберётесь в отставку.

— Не надо, — он вскинул ладонь, — не утруждайте себя. Для моих целей хватит сбережений, что я собрал за эти годы. Тем более дела в поместье идут не слишком хорошо и средства вам понадобятся.

— И всё же я бы хотел исполнить волю дяди.

— Нет, прошу вас, не стоит.

— Давайте сделаем так. Будем считать, что ваши деньги у меня на хранении. Будет нужда — заберёте в любой момент.

Дворецкий кивнул и согласился. Я посмотрел ему в глаза и заметил там насмешливые искорки. И тут же у меня щёлкнуло — а не соглядатай ли Франц Карлович? Если его приставили следить за ссыльным дядей, всё становится на свои места. Василий Фёдорович умер, служба закончена, вот он и уезжает. Похоже на правду? Или это моя паранойя разыгралась? На всякий случай надо запомнить, если судьба вновь сведёт меня с Францем Карловичем.

* * *

На тринадцатую ночь Талант захотел меня убить. Ровно в полночь часы на первом этаже гулко ударили двенадцать раз, а мне в сердце вонзились иглы боли. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. Невидимое нечто грызло меня изнутри, и я понял — до рассвета мне не дожить.

Спасла меня Танька. Орка проскользнула в комнату как тень, метнулась через комнату и села рядом со мной.

— Константин Платонович, вам плохо?

— Ы-ы-ы…

Я даже слова сказать не мог, так меня скрутило.

— Ой, мамочки!

Она наклонилась, вглядываясь мне в глаза. В темноте её радужка мерцала голубоватым светом, а зрачки превратились в вертикальные щёлочки.

— Сейчас я вам помогу.

Танька убежала, оставив меня скрипеть зубами. Несколько минут, что её не было, показались мне вечностью.

— Потерпите, Константин Платонович.

Орка вернулась с бутылкой в руках. Выдернула пробку и плеснула тёмной жидкостью на платок. В нос ударил терпкий запах травяной настойки. Такой ядрёный, что даже в голове прояснилось.

— Тшш! Тихо, тихо, враз легче станет.

Платком, смоченным настойкой, орка протёрла мне лицо, спустилась на шею, проводя по коже, будто по драгоценной вазе.

— Тшш!

На секунду отложив платок, Танька разорвала на мне рубашку и принялась протирать настоем тело.

— Теперича поможет, потерпите ещё чуток.

Влажный след на коже холодил, как снег. Я даже начал замерзать, покрываясь гусиной кожей. Но боль и правда отступила, позволив спокойно дышать.

— Таня, что ты делаешь?

Орка встала и выскользнула из сарафана, как змея из старой кожи.

— Вы замёрзли, Константин Платонович, я вас согрею.

Она скинула рубашку и, обнажённая, улеглась рядом со мной. Накрыла нас одеялом и прижалась всем телом, закинув длинную ногу мне на живот. Возражать сил не было — её тепло убаюкивало, боль отступила, и я неожиданно провалился в сон.

* * *

Проснулся я в одиночестве. Встал, подошёл к умывальнику и плеснул в лицо водой. Ёшки-матрёшки, кто это? Я? На меня из зеркала смотрело осунувшееся лицо. Щёки ввалились, тёмные круги под глазами, кожа приобрела еле заметный зеленоватый оттенок. Бррр! Жуть какая. Ещё пару таких ночей, и меня будет пора укладывать рядом с дядей.

Есть не хотелось, но я заставил себя одеться и спуститься в столовую. Уже на лестнице я вдруг понял: а ведь во мне однозначно течёт оркская кровь. Обычно её незаметно, а сейчас черты обострились и стали явными. Да уж, понятно, почему мне так нравится Танька — зов крови, однако.