Дядя самых честных правил 5

— Люблю стрелять, — объяснил он, — даже белку в глаз бить умею. Всё, идём, а то вся дичь разбежится.

Я предупредил домашних о внезапной отлучке, и мы двинулись в сторону леса. Дорогу монах выбирал сам. Как мне показалось, он бесцельно менял направление, не особо приглядываясь к следам или выслеживая добычу. Через два дня таких прогулок по лесу я спросил:

— Отец Лукиан, а что мы ищем?

— Волка, — буркнул он, — череп волчий надобен.

Я только пожал плечами. Ну, хочет череп, пусть ищет. Только, боюсь, будет очень долго бродить по чаще. Следов хищников не попадалось, да и крестьяне не жаловались, что в округе серые появились. А мне гулять по лесу и ночевать под ёлками не сильно нравилось.

— А старый череп не подойдёт? В прошлом году я застрелил здесь стаю волков, думаю, кости до сих пор там лежат.

— Сам убил? Так ещё лучше будет. Давай, отрок, веди.

Пришлось вспоминать, где мы с Таней застрелили тех волков-мутантов, сбежавших от Рокка. А потом ещё полтора дня разыскивать это место.

Эх, вот же было времечко! Дядино наследство ещё не свалилось на меня ворохом, проблем с Талантом не знал, с Таней только познакомился. И ведь вроде немного прошло, а столько событий было, и жизнь успела несколько раз поменяться. А что дальше будет?

Жаль, в этот раз я не мог сделать “клубок” для поиска. Пришлось вспоминать дорогу от усадьбы, искать овраг, где мы наткнулись на лёжку стаи, а затем путь до места бойни. Но под конец стало проще — я почувствовал впереди след от старых Знаков, наложенных год назад. Так что я легко вывел нас к огромному валуну, на котором мы с Таней отбивались от волков.

Останки хищников были на месте. Ни одно животное не рискнуло утащить кости мутантов, то ли брезгуя, то ли нутром чуя дурное колдовство. Так они и белели, чуть присыпанные старой палой листвой.

— Хороши!

Лукиан, с довольным лицом, бродил вокруг камня. Подбирал то один череп, то другой, цокая языком и разглядывая со всех сторон. А когда монах нашёл кости вожака, то чуть ли не прыгал от восторга.

— Ай, красота! Что же ты бросил такой знатный трофей, отрок? Надо было над камином повесить.

— Вы довольны, отец Лукиан?

— А то! Благодарствую, отрок, порадовал так порадовал.

— Можем возвращаться домой?

Он обернулся ко мне и с насмешкой покачал головой.

— Возвращаться? Всё впереди, отрок. Считай, только начинается.

Я не стал спорить. Время приближалось к вечеру, и в лесу уже стояли первые сумерки. Махнув рукой на монаха, я собрал хворост, запалил костерок и стал устраиваться на ночёвку.

От ужина Лукиан отказался. Сначала он сидел у огня, крутил в руках череп, чиркая по нему небольшим ножичком. То ли очищал, то ли рисовал какие-то значки. Затем отложил кости и убрёл в темноту леса. Вернулся через час с охапкой терпко пахнущих трав, поставил на огонь котелок и принялся варить в нём отвар. Находившись за день, я не обращал внимания на его бормотание и задремал, закутавшись в одеяло.

— Просыпайся, отрок.

Монах толкнул меня в бок. Я открыл глаза и проморгался. Вокруг стояла глубокая ночная темнота, в которой тлели только угли костра да плыли над верхушками деревьев яркие звезды.

— Что случилось?

— Время, отрок. Раздевайся.

Глава 36 — Реинициация

— Что?!

— Одёжу, говорю, сымай, отрок.

Слабый свет от углей осветил лицо монаха, склонившегося надо мной. Красноватые отблески делали его похожим на демона: чёрные провалы глаз, ввалившиеся щёки, бездонная трещина рта.

— Отец Лукиан, вы рябиновки перепили?

Вместо ответа монах распахнул Талант. На мгновение у меня потемнело в глазах от страшного давления эфира. Даже дыхание перехватило от невозможной мощи, бурлящей на расстоянии вытянутой руки.

— Встань, отрок. — произнёс Лукиан глухим голосом. — Сейчас. Немедленно.

Под невозможным прессом магического давления даже пошевелиться было невыносимо. А попытка призвать Анубиса закончилась полным провалом — Талант, поджав хвост, забился на самую глубину и только скулил.

— Встать!

Монах потерял терпение, схватил меня за шиворот и вздёрнул на ноги.

— Сымай одёжу, быстро! Время уходит, отрок.

— А ты не охренел, Лукиан?

Собрав всю доступную силу, я попытался дать отпор монаху. У него что, белая горячка? Что за беспредел, вообще?! Как ща дам в ухо кой-кому! А потом достану предателя-Анубиса и оттаскаю за несуществующий хвост.

— Урусов, — монах начал ощутимо заводиться, — делай, что сказано. Кому Талант нужен, тебе или мне? Давай уже, телись быстрее. Время, Урусов, время! Ритуал начинать пора, а ты как девица в брачную ночь.

— А сразу сказать не могли?

Я стянул с себя охотничью куртку.

— До гола раздевайся, Урусов, — бросил монах, отойдя к костру и снимая с огня котелок, — не замёрзнешь, чай не зима.

Он дождался, когда я разденусь и скомандовал:

— Руки в стороны.

В котелке оказалась густая, остро пахнущая травами, кашица. Монах перемешал её ладонью, шагнул ближе и пальцем принялся рисовать на мне узоры. Одновременно с художеством монах затянул однотонную мелодию, состоящую из воющих звуков и протяжных тоскливых завываний. Самое удивительное, что я улавливал в них отдельные слова.