Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Помните эдисоново: «Гений — это процент вдохновения и 99 процентов пота» (потения — срифмавал кто-то вдогонку)? И если бы, изобретая это определение, Эдисон имел в виду кого-нибудь конкретно, то на наш взгляд этот кто-нибудь — несомненно, БАЛЬЗАК.

Его потрясающая работоспособность давно сделалась притчей во языцех. Как моцартов оптимизм, эйнштейнова скрипка, наполеонова дрожащая икра и, черт бы их подрал, пифагоровы штаны! Оноре явил собой ярчайший пример неиссякаемого творческого подъема и жутчайшей самодисциплины. Он был настоящей ночной пташкой. Спал до полуночи (по другим свидетельствам — заводил свой огромный будильник на два ночи). Поднявшись, купался, облачался в белую мантию доминиканского монаха и извечную черную ермолку, поджаривал несколько ломтиков хлеба и усаживался за любимый маленький столик (таскал его за собой из квартиры в квартиру, то и дело спасая от «катастроф и аукционов») — кофейничать… Он не начинал работы, не выпив 5–7 чашек крепчайшего кофе — варил его всегда сам, на спиртовке, из зерен трех сортов. Подсчитано, что за свою жизнь Бальзак выпил их около 15 тысяч. Кто-то из врачей утверждал, что боготворимый Оноре напиток оказался единственной причиной его преждевременной смерти. В этом смысле автора «Утраченных иллюзий» перепил только Вольтер — тот выдувал до полусотни чашечек в день. Отчаянным кофеманом был и Бах: в честь любимого напитка Иоганн Себастьян сложил даже целую кантату…

После таинства кофепития Оноре запаливал первую свечу и приступал к работе — исключительно лежа в постели, положив бумагу на поднятые колени. В восемь утра слуга вносил завтрак и расшторивал окна. Позавтракав, Бальзак забирался на час в горячую ванну. После нее принимался за чтение свежих корректур. В полдень садился перекусить. При этом — гурман и, в общем-то, обжора — ограничивался яйцом, бутербродом или легким паштетом: только чтобы утолить чувство голода, но не дать прийти сытости, за которой пожалует усталость — та помешает работе…

Далее у биографов нестыковски, но все они сходятся на том, что рабочий день г-на Бальзака заканчивался не раньше четырех-пяти часов пополудни, когда он подымался из-за стола, одевался к обеду и т. д. В десять удалялся спать (у Цвейга: «в восемь»). Многоголосый исследовательский хор уверяет, что данному установленному порядку писатель не изменял никогда. Получается, что на отдых великий романист отпускал себе изо дня в день и год за годом никак не более 2–4 часов. И это не машина?

А вот из писем самого Бальзака: «Встаю в полночь, работаю шестнадцать часов» (это в 1831-м). Или — через пару лет: «Сплю пять часов, от полуночи до полудня работаю над своими композициями, с полудня до четырех исправляю корректуры». И еще через год: «Сплю пять часов, работаю восемнадцать». А в исключительных случаях создатель «Человеческой комедии» не выпускал из рук пера — воронова, он работал только вороновыми перьями — до двадцати пяти часов кряду. Буквально: суток не хватало.

У Цвейга: «он никуда не ездит без рукописи». И больше того: даже в пору влюбленности — а Оноре еще и влюблялся, да как! — «пылая от нетерпения, опьяненный страстью», не забывает о долге и неизменно извещает любимую, что после пяти вечера она «никогда не будет его видеть»…

Но, простите: когда же она должна «видеть его», если до пяти он жжет свечи и марает бумагу? Цвейг не мог напутать. И, влюбленности Бальзака приходились, скорее всего, на его знаменитые «каникулы». А они вроде бы были нечастыми и умещались, как правило, в четыре-пять дней (редко — в виде исключения — неделя-две). После чего его вновь «охватывала лихорадка творчества». Либо к рассказням графике Бальзака следует относиться без фанатизма: да, порой он пахал на износ. Но эта одержимость была лишь частью его уникальной натуры. Готье рассказывал, что Оноре бывал крайне умерен в еде, когда работал, но в минуты отдыха являл окружающим просто феноменальный аппетит. Дальше цитируем Теофиля буква в букву: «Вот меню заказанного им обеда, это самая доподлинная правда, как и всё последующее. И то было меню для него ОДНОГО.

СОТНЯ остендских устриц.

ДЮЖИНА бараньих котлет.

Утенок с брюквой.

Пара жареных куропаток.

Рыба-«соль» по-нормандски.

Не считая закусок и таких прихотей как сласти, фрукты (в частности, дуайенские груши, которых он съел больше ДЮЖИНЫ); и все это орошалось тонкими винами самых знаменитых марок.

Затем последовал кофе с ликерами.

И все было беспощадно уничтожено!

Не осталось ни крошечки, ни косточки!

Окружавшие нас люди были ошеломлены».

Конец цитаты. Как говорится, за что купили… и разве не мог человек, позволивший себе — хотя бы раз в жизни — уплести такой стол, заставлять себя — хотя бы время от времени — пролеживать с пером в руке по 25 и более часов?