Дьякон Кинг-Конг

«Грязь», – подумал он с горечью, глядя через лобовое стекло. Как и сказала красавица-уборщица сестра Го из церкви. «У нас с вами одна работа. Мы убираем грязь». Грязь и есть, думал он. И не просто какая-нибудь грязь. Нарастала новая грязь. Он ее чуял, ощущал приближение, и она была нешуточная. Коз менялся, сержант видел преображение всюду. Шел 1969 год; «Нью-Йорк Метс», когда-то посмешище Главной бейсбольной лиги, через неделю победят в Мировой серии. В июле Америка отправила человека на Луну, а Коз загнивал. «1969-й. Предрекаю, – думал он с горечью, – это год, когда развалится Коз». Он уже видел упадок: старые черные жильцы, десятки лет назад переехавшие в Нью-Йорк с Юга, уходят на пенсию или перебираются в Квинс; симпатичные пьянчужки, бомжи, магазинные воры, проститутки, мелкие безобидные рецидивисты, которые когда-то дарили ему смех или даже утешение в долгие дни работы патрульным и следователем, всё уходили, уходили и скоро совсем уйдут, переберутся, отомрут, исчезнут, сядут. Девчонки, которые когда-то ему махали, выросли в незамужних матерей с наркозависимостью. Кое-кто пошел на панель. Пацаны, которые шутили над ним по дороге из школы, пока он патрулировал на машине, – доставали тромбоны из своих футляров и ужасно трубили, когда он, посмеиваясь, проезжал мимо, – вовсе пропали: кто-то говорил, город убрал музыку из школьной программы. Детишки, которые когда-то хвастались своими бейсбольными матчами, стали угрюмыми и молчаливыми, бейсбольные поля опустели. Почти каждый паренек, который когда-то приветственно махал, теперь при виде его машины отворачивался. Поддался переменам даже старый приятель Даб Вашингтон – бездомный, которого он бесчисленными холодными ночами подбирал на обочинах района. Катоха виделся с Дабом два дня назад, и старый пропойца принес ужасные новости. Он принял Даба на следующий день после стрельбы на причале Витали – просто рутина, обычная ежемесячная обязанность: доставить старика сестрам милосердия на близлежащей Уиллоуби-авеню, где добрые католические монашки его откармливали, отмывали и отправляли своей дорогой. Даб был безобидным и никогда не унывал, удивительный ценитель городских новостей: он заявлял, будто единственный в Коз-Хаусес читает «Нью-Йорк таймс» каждый день. Но теперь старик был мрачен и потрясен.

– Я видел страшное, – сказал Даб.

– Где?

– На причале Витали. Два старичка попали в передрягу.

Даб рассказал, что видел. Молодежь. Девушка-стрелок. Двое пожилых мужчин. Двое молодых. Двоих уложили. Третий, а может, и четвертый упали в гавань.

– Кто такие? – спросил Катоха.

– Один – Пиджак, – сказал Даб. – Второй – Сосиска.

Вот и пожалуйста, подумал Катоха. Вот тебе и все. Две недели он собирал данные на старика. Конечно, никто ничего не знал. Все темнили. Только старый добрый Даб может дать ответы. Полицейская работа по старинке: обрабатываемый годами информатор наконец окупает вложенные труды. Конечно, еще были загадки, но в итоге Пиджаку, видимо, аукнулось то, что он сделал в самом начале. Естественно. Разве эти истории кончаются как-то иначе? А ведь Катоха пытался предупредить сестру Го.

И все же оставались вопросы. Это разборки дилеров? Или просто месть, чтобы поквитаться со стариком, не более? Катоха не был уверен.

Он отвез Даба к сестрам, а потом пытался узнать подробности у двух жертв перестрелки в медцентре Маймонида в Боро-Парке. По какой-то причине его запрос отложили на несколько дней. К этому времени четвертый присутствовавший на перестрелке уже считался утонувшим в гавани, хотя тело еще не нашли. Девушка-убийца, если вообще была, давно сделала ноги.

«Этот боро и этот чертов департамент, – думал Катоха с горечью, – меняются слишком быстро. И оба – в худшую сторону».

Новой нормой в старом Бруклине, решил сержант, стал героин. Вокруг героина ходило слишком много денег. Его не остановить. Долго ли еще ждать, прежде чем наркотики, одолевающие, как чума, негров в Коз-Хаусес, выйдут за пределы района в остальной Бруклин? Сегодня – негры в Козе и пара итальянцев из ближайших кварталов. А завтра, думал он…