– Я выла про Иисусов сыр, потому что Иисус мог превратить говно в сахар! Потому что, если бы у меня не было Иисуса и его сыра, я бы кого-нибудь убила. Вот чем мне помогал Иисус все шестьдесят семь лет. Хранил меня в здравом уме и на правильной стороне закона. Но и Он выдохся, друг ты мой. Устал от меня. Я на Него не в обиде – меня довела ненависть в собственном сердце. Не было сил видеть, как мужчина, которого я так люблю, мой Травник, стоит у окна нашей квартиры, обсасывая крабьи лапки, смотрит на статую Свободы и треплется ни о чем, когда знала, что он только и ждет, когда я засну, чтобы в ту же минуту дать бутылке пропитать его нутро. Меня от этого брало такое зло, что я могла бы убить нас обоих. И вместо этого я пошла в гавань. И отдалась в руки Божьи.
Впервые в жизни Пиджак почувствовал, как внутри что-то надламывается.
– Ты теперь счастлива? Там, где теперь обретаешься, Хетти? Ты там счастлива?
– Ой, хватит скулить, как собака, и будь мужиком.
– Нет нужды меня поносить. Я и так знаю, кто я есть.
– То, что ты выволок Димса из воды, ничего не меняет. До беды его довели те, кто его воспитывал, а не ты.
– Я не из-за него трясусь. Я переживаю из-за денег Рождественского клуба. Церковь требует свои деньги, вынь да положь. Я расплатиться не в состоянии. Мне самому жить не на что.
– Снова-здорово. Грешишь на других из-за своих неприятностей. Полиция бы сейчас не кружила у церкви, если бы ты не напился!
– Не я виноват, что Димс начал торговать отравой!
– Он хотя бы не губил себя тем, что допивался до смерти!
– Г’ван, баба! Оставь меня. Г’ван. Иди своей дорогой!
– Не могу, – сказала она тихо. – Хотела бы. В том и штука. Ты должен меня отпустить.
– Научи как.
– Не знаю как. Мне смекалки не хватает. Я только знаю, что ты должен быть прав. Чтобы отпустить меня, ты должен быть прав.
Через полчаса в подвал вошел Руфус с бутербродом с колбасой, банкой колы и двумя аспиринками. Пиджака он нашел сидящим на облезлом диване, с квартой самогона «Кинг-Конг» на коленях.
– Ты бы поел, прежде чем хвататься за «Конга», Пиджачок.
Пиджак взглянул на него, потом на кварту в руке, потом обратно на Руфуса.
– Я не голодный.
– Поешь-поешь, Пиджачок. Полегчает. Нельзя до конца жизни разлеживаться и разговаривать самому с собой, будто ты двухголовый. Никогда не видел, чтобы человек разлеживался и болтал сам с собой, как ты. Ты уже хорош?
– Руфус, можно тебя спросить? – сказал Пиджак, пропуская мимо ушей вопрос.
– Конечно.
– Где тогда жили твои родители?
– На родине в Поссум-Пойнте?
– Ага.
– Мы жили там же, где и ты. Дальше по дороге.
– И чем вы занимались?
– Работали издольщиками. Как и вы. Работали у семьи Колдеров.
– А семья Хетти?
– Ну, ты-то знаешь побольше моего.
– Запамятовал.
– Ну, какое-то время они тоже работали издольщиками у Колдеров. Потом папа Хетти ушел оттуда и купил пятачок земли рядом с ручьем Томсон. Родные у Хетти думали наперед.
– Они еще живые?
– Не знаю, Пиджачок. Она же была твоей женой. Ты с ними не общался?
– После того как мы переехали – нет. Я им никогда не нравился.
– Их уже нет давно, Пиджачок. Забудь про них. Хетти, насколько помню, была младшей. Родители давно уже умерли. Остальные наверняка переехали из Поссум-Пойнта. В Чикаго или, может, Детройт. Сюда они не приезжали, это я знаю. Где-то у Хетти могут быть родственники. Может, двоюродные.
Пиджак посидел в молчании. Наконец сказал:
– Я скучаю по дому.
– Я тоже, Пиджачок. Есть-то будешь? Не стоит заливать «Конг» в пустой живот.
Пиджачок отвернул крышечку, поднял квартовую бутылку, потом остановился на полпути и спросил:
– Скажи-ка мне, Руфус. Когда ты сюда приехал, сколько тебе было?
– Что такое началось-то, Пиджачок? Вопрос за шестьдесят четыре[40]
? Сорок шесть мне было.– А мне пятьдесят один, – задумчиво сказал Пиджак.
– Я приехал на три года раньше тебя, – сказал Руфус. – Больше того, я третий прихожанин Пяти Концов, кто перебрался сюда с Юга. Первым стал мой брат Ирвинг. Потом сестра Пол, ее дочурка Эди и ее муж. Потом я со своей покойной женушкой Клеми. Потом приехала Хетти. Сестра Пол уже жила здесь, когда приехали я, Клеми и Хетти. Ты – последний.
– Дай-ка спрошу еще. Когда вы вместе затеяли строить Пять Концов, чем занималась Хетти?
– Кроме того что сидела и тосковала по тебе? Ну, по будням работала у белых. По выходным рыла котлован церкви. В основном рыли я, Хетти да Эди. Сестра Пол с мужем – они помогали помаленьку. Особенно сестра Пол. Преподобный Чиксо, муж ее, рыть был не охотник. Потом пришел Итальянец со всеми своими. Позже и другие показались. Семья сестры Го. И родители Кузин. Но дело пошло именно с Итальянцем. С ним мы вздохнули свободно. Тогда Хетти и разбила огород позади церкви, теперь-то он зарос сорняками. Она мечтала о большом огороде. Говорила, ты приедешь и засадишь его всякой капустой, ямсом и даже особым цветком, который видно в темноте, уже и забыл, как его…
Пиджак чувствовал, как к лицу подбирается стыд.
– Луноцвет, – сказал он.