И только само слово «бытие» не становится именем из связи с бытием, поскольку оно само бытие. Как только произносится «бытие», оно возникает как «бытие» – но только как «бытие», не больше и не меньше. Оно – имя самому себе. Но оно – не определение самого себя. С него начинается всякое определение как определение чего-то, что есть (есть ли на самом деле и что именно есть – это особая проблема). Оно, следовательно, слово=термин: никаких других значений у слов
«бытие» и «быть» нет. Поэтому оно – творец терминов из слов – Что такое бытие?
– Это бытие, т.е. то, что есть. То же, что и глагол «быть» – это глагол глаголов. Ведь он не только обозначает время, как, по Аристотелю, другие глаголы, но и обозначает любое время или участвует в образовании времен глаголов, сам суть момент перехода и сам этот переход из одного времени в другое. Из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. И, даже, как отдельный, участвует в образовании времени глаголов в греческом, английском, немецком и других языках в соединении с другими глаголами, предопределяя их время.
Аристотель считает термином «то, на что распадается посылка, т.е. то, что сказывается, и то, о чём оно сказывается с присоединением [глагола] «быть» или «не быть»» [3, 120]… В свою очередь «Посылка есть речь (лучше было переведено у Б.А.Фохта в издании «Аналитики» 1952 года – «высказывание»), утверждающая или отрицающая что-то относительно чего-то» [3, 119]. Посылка, следовательно, есть некоторое суждение, ибо высказывается мысль, «в которой утверждается или отрицается что-либо, о чём-либо» [8, 69]. Отсюда можно сделать вывод: термины это то, на что распадается суждение. Тогда главное суждение о бытии – Бытие есть то, что есть – состоит из двух терминов: «бытие» и «есть». Т.е. термин «бытие», опять-таки, замкнут на самого себя: он выражает движение от себя к иному и от иного к себе.
Термин может состоять из одного, двух и более слов. Термин суть отрицание как выделение предмета из целого, из совокупности других предметов. Отрицание всего лишнего, не относящегося к предмету. В нём остаётся то, что подлинно «есть» именно в этом предмете. Он удерживает смысл слова как нечто существенное, тесно связанное с предметом. Но в самом термине «бытие» никакой глубины как раз и нет. Он лишь соотносится с сущностью как с некой глубиной, находящейся за ним. Он только указывает (постоянно указывает) на возможную сущность, которая стоит за ним и которая должна быть действительно познана – как подлинное, действительное бытие. Он указывает: 1)это «что-то» «есть», следовательно, можно его назвать, и 2) если есть устойчивое название (а тем более – понятие), значит это «что-то» действительно есть. Он не говорит: какое оно, или – каким образом оно есть. Просто: есть. Как говорил ещё Ансельм Кентерберийский (а за ним и И.Кант) в онтологическом доказательстве бытия бога: «если есть понятие о боге, значит, есть и сам бог». Можно было бы сказать и проще: если есть термин – бог, значит, есть и сам бог. (Кстати в Древнем Риме был бог Терм (Термус) – покровитель границ). А уж если есть понятие о «боге», то он точно есть. Из терминов в понятия развиваются только важные предметы, постоянно сопровождающие практическую деятельность людей. Другое дело – в каком смысле он есть – в каком определении (смотри ниже). Здесь вынесено за скобки то обстоятельство, что не указывается его определение, т.е. что он такое есть, какой он есть, каково его подлинное имя и как он постигается – чувствами или разумом, и т.д. и т.п.. Для древних бог – это, например, медведь, или лось, или ещё какое животное, для других – Зевс, Юпитер, для третьих Иисус или Аллах, для четвёртых – важный культурноисторический феномен или фантастический феномен. Но во всех этих именах (терминах) он есть в смысле чистого бытия. Так же, как есть Дед Мороз. Если есть термин «дед мороз», значит есть и Дед Мороз. Другое дело, есть ли он реальный живущий в лесу седой старик или культурно-художественное и педагогическое явление, как символ праздника Нового года. Эта простая природа Деда Мороза (как и другие простые понятия и термины) приводит к интересному явлению: дети постарше вдруг «понимают», что дедушки Мороза нет, а просто дядя N нарядился в костюм Деда Мороза. Но ведь здесь просто дядя N стал Дедом Морозом. Дядя N умрёт через n-е количество лет, а Дед Мороз останется и пребудет таким же Дедом Морозом – не больше, но и не меньше. С другой стороны: дядя N нарядился Дедом Морозом, а не медведем, зайцем и т.п. Так что, действительно, устами младенцев глаголет истина. Особенно, что касается бытия, т.е. того, что есть. Они лукавить не умеют и прямо говорят: есть предмет или его нет. А дети постарше как будто открывают истину, но оказывается, что там – пустота, ничего нет: ни Деда Мороза, ни истины. И только взрослые относятся к Деду Морозу истинно: как к весёлому персонажу и символу Нового года, который можно использовать для получения удовольствий и подарков детям и взрослым.