Диалектика просвещения. Философские фрагменты

Этот разговор повторяется везде, где кто-то вопреки общепринятой практике не желает отказываться от мышления. Если кто-то против вивисекции, он не смеет более дышать, чтобы не поплатилась жизнью какая-нибудь бацилла. Логика служит верой и правдой прогрессу и реакции, во всяком случае — реальности. Однако в эпоху удовлетворяющего требованиям реальности воспитания такие беседы случаются всё реже и от невротичного партнёра Б. требуется сверхчеловеческое усилие, чтобы не стать здоровым.

Подмеченное

В возрасте от 40 до 50 лет люди обыкновенно делают своеобразное открытие. Они обнаруживают, что у большинства из тех, с кем они вместе выросли и поддерживают отношения, наблюдаются изменения в привычках и в сознании. Один настолько перестаёт работать, что в расстройство приходят его дела, другой разрушает свой брак вовсе не по вине своей жены, третий совершает растрату. Но даже и те, с кем не случается столь радикальных происшествий, несут на себе признаки распада. Общение становится пресным, бестолковым, поводом для их бахвальства.

Сначала он склонен считать происходящее с его ровесниками превратной случайностью. Именно они и изменились к худшему. Быть может, дело тут в поколении и его особой, внешними обстоятельствами обусловленной судьбе. В конце концов, он обнаруживает, что все это ему хорошо знакомо, только в аспекте отношения молодёжи к взрослым. Разве не случалось ему убеждаться в том, что с тем или иным учителем, дядей или теткой, приятелем родителей, а позднее с профессором университета или заведующим производственным обучением что-то не так! Он мог обнаружить в них до смешного сумасбродную черту характера, или же их присутствие навевало особенную скуку и разочаровывало.

Тогда он особенно не задумывался над этим, принимал неполноценность взрослых за естественный факт. Теперь он убедился: в условиях данных общественных отношений простое продолжение существования при сохранении навыков, технических или интеллектуальных, уже в зрелом возрасте приводит к кретинизму. Все выглядит так, как если бы в наказание за то, что люди предали надежды своей юности и свыклись с миром, они оказались обречены на преждевременный распад.

Дополнение

Сегодняшний распад индивидуальности не только заставляет рассматривать эту категорию в качестве исторически преходящей, но и пробуждает сомнения в её позитивном существе. В фазе конкуренции несправедливость, которой подвергался индивидуум, была его собственным принципом. Это относится однако не только к функции отдельного человека в обществе и его частным интересам, но равным образом и к внутренней структуре самой индивидуальности. Под знаком индивидуальности реализовала себя тенденция к эмансипации человека, но в то же самое время эмансипация явилась результатом именно тех механизмов, об освобождении человечества от которых как раз и шла речь. Самостоятельность и неповторимость индивидуума способствует кристаллизации способности к сопротивлению слепой, подавляющей мощи иррационального целого.

Но это сопротивление исторически было возможным лишь благодаря слепоте и иррациональности самого этого самостоятельного и неповторимого индивидуума. И наоборот, всё, что в качестве частного безусловно противопоставляет себя целому, остаётся дурным и беспроглядным образом приверженным существующему.

Радикально индивидуальные, неотъемлемые черты в человеке всегда включают в себя одновременно и то, что не было охвачено полностью соответствующей доминирующей системой, чему по счастью удалось выжить, и отметины того увечья, что наносит эта система своим подданным. В них в утрированной форме воспроизводят себя основные определения системы: в скупости, скажем, — несокрушимость собственности, в склонности воображать себя больным — принцип нерефлектирующего самосохранения. Благодаря тому, что посредством подобного рода черт индивидуум стремится судорожно утвердить себя наперекор принудительности природы и общества, болезни и банкротства, сами эти черты неизбежно принимают характер принудительных. В самом что ни на есть внутреннем существе своём индивидуум сталкивается с той же самой властью, от которой он спасается бегством в самого себя. Это делает его бегство безнадёжной химерой.

Комедиям Мольера это проклятье индивидуации знакомо ничуть не в меньшей степени, чем рисункам Домье; национал-социалисты же, индивидуума упраздняющие, от всей души наслаждаются этим проклятьем и объявляют Шпитцвега своим художником-классиком.

Только по сравнению с ожесточившимся обществом, никак не абсолютно, ожесточившийся индивидуум представляет собой нечто лучшее. Ему все ещё свойственно стыдиться того, что неустанно учиняет коллектив над отдельным человеком, и того, до чего дойдёт дело, когда более уже не будет отдельных людей. Нынешние лишённые самости соглашатели являются прямыми потомками подверженных сплину аптекарей, страстных любителей роз и политических инвалидов былых времён.

Философия и разделение труда