Диалог: Искусство слова для писателей, сценаристов и драматургов

БАШНЯ — НОЧЬ

Стражники вводят Максимуса в пустую камеру и цепью приковывают к стене. Они уходят, и из темноты появляется Луцилла.

ЛУЦИЛЛА. Богатые матроны щедро оплачивают ласки победителей.

МАКСИМУС. Я знал, что Коммод подошлет убийц, но не думал, что он пошлет лучшую.

ЛУЦИЛЛА. Максимус, он ни при чем.

МАКСИМУС. Моих родных живьем сожгли и распяли на кресте.

ЛУЦИЛЛА. Я об этом не зна...

МАКСИМУС (кричит): Не лги мне!

ЛУЦИЛЛА. Я их оплакивала.

МАКСИМУС. Как оплакивала своего отца? (Хватает ее за горло.) Как ты оплакивала своего отца?

ЛУЦИЛЛА. С того дня я живу в темнице страха и ужаса. Я не ношу траура по отцу, опасаясь брата. Я живу в страхе каждое мгновение каждого дня, потому что мой сын — наследник власти. Я плакала.

МАКСИМУС. Мой сын был невиновен.

ЛУЦИЛЛА. Невиновен и мой. (Пауза.) Почему он должен умереть, чтобы ты поверил мне?

МАКСИМУС. Что с того, верю я тебе или нет?

ЛУЦИЛЛА. Боги пощадили тебя. Как ты не понимаешь? Ничтожный раб стал могущественнее императора Рима!

МАКСИМУС. Меня пощадили боги? Я в их власти и способен лишь тешить толпу!

ЛУЦИЛЛА. Это и есть власть! Толпа — это Рим. Управляя ею, Коммод управляет всем. (Пауза.) Слушай меня: у моего брата есть враги, в основном в сенате. Но, пока за ним идет народ, кроме тебя, никто не осмелится бросить ему вызов.

МАКСИМУС. Они против него, но бездействуют.

ЛУЦИЛЛА. Есть политики, которые всю жизнь отдали Риму! Есть один человек. Я тебе устрою встречу с ним...

МАКСИМУС. Ты не понимаешь... В этой камере или на арене я могу умереть, я раб! Неужели я могу что-то изменить?

ЛУЦИЛЛА. Этот человек хочет того же, что и ты.

МАКСИМУС (кричит). Тогда уговори его убить Коммода!

ЛУЦИЛЛА. Когда-то я знала очень смелого и благородного человека, который любил моего отца, а отец любил его. Он верно служил Риму.

МАКСИМУС. Его больше нет. Твой брат убил его.

ЛУЦИЛЛА. Прими мою помощь!

МАКСИМУС. Да... Я приму. Забудь, что мы знакомы, и не приходи сюда. Стража! Госпожа уходит.

Луцилла удаляется в слезах.

В четвертой главе своей «Поэтики» Аристотель утверждает, что глубочайшее удовольствие от посещения театра заключается в ощущении, будто сквозь поведение героя видишь истинную природу человека. Значит, если вы через осознанные реплики диалога выражаете невысказанные потребности и переживания своих героев, как в только что процитированной сцене, вы пишете сцену «в лоб», блокируете внутреннее зрение и лишаете читателя/публику его законного удовольствия. Хуже того — вы фальсифицируете жизнь.

В постоянном взаимообмене, каким является жизнь, мы стараемся обойти проблемы, инстинктивно пользуясь отговорками и тактиками, прикрывающими болезненные, невысказываемые истины, которые таятся в нашем подсознательном. Мы редко говорим лицом к лицу, открыто и прямо о своих самых настоящих нуждах и желаниях. Вместо этого мы стараемся получить от другого человека то, что хотим, прокладывая себе путь через нечто третье.

А это значит, что вы обнаружите прямое, лобовое высказывание за рамками непосредственного конфликта, в чем-то третьем, обращающем дуолог в триалог.

Триалог