Диалог с тайным советником Сталина

Быть может, подполковник царской службы в период Гражданской войны, попав в плен на Царицынском фронте, чем-то услужил члену Реввоенсовета фронта Сталину, а затем, оказавшись в железной клетке сталинского «зверинца», поддавшись дьявольской воле вождя-дрессировщика, смирился с участью, считая, что безопаснее жить в сытой неволе.

Вот только непонятно, почему, когда грешная душа вождя предстала перед Богом, тайный советник не раскрылся, а продолжал действовать инкогнито? Придерживался строгой конспирации и действовал осторожно даже после того, как Хрущёв развенчал культ личности Сталина и Берия понёс заслуженное наказание.

Можно представить, каким неподавляемым страхом была скована душа Лукашова, если он был вынужден обращаться по телефону к писателю Владимиру Успенскому, назначить ему свидание для переговоров на «нейтральной полосе» в сумерках загородных рощ.

А всё для того, чтобы передать два чемодана, наполненные тетрадями, отдельными листами с записями, различными документами и фотографиями, заложенными в папки.

И происходила встреча в середине семидесятых, когда можно было, уже не боясь вездесущих сталинских ищеек, доставить чемоданы на такси в дом писателя или поручить сделать это дочери.

Но как бы там ни было, а многолетние труды тайного советника вождя не пропали даром.

Безусловно, Владимиру Дмитриевичу — писателю даровитому, прошедшему Отечественную войну, — пришлось приложить немало усилий, чтобы из бессистемных набросков, случайных записей, отдельных фраз, воспоминаний, справок и прочего создать стержень и вокруг него объединить бессвязные, сумбурные плоды творчества Лукашова.

И наверное, Успенский поступил правильно, ведя повествование от лица самого Лукашова — участника и очевидца личной жизни генсека.

Николай Кузьмин в своём отзыве на роман о вожде пишет, что к нему неоднократно обращались с вопросом, а существовал ли в действительности такой человек — разумеется, Лукашов. На что Кузьмин отвечал контр-вопросом: «Так ли это важно?» На мой взгляд, очень важно, ибо спрос с тайного советника вождя, много лет прожившего рядом неотлучно со Сталиным, один, а с писателя В. Успенского, который, быть может, и в глаза не видел генсека, — другой.

И можно опять-таки не согласиться с Кузьминым, который пишет: «Но если даже Лукашова не было, если он придуман писателем, давайте признаем, что выдумка великолепна, что этот приём даёт литератору возможность избежать фальши».

Приходится удивляться такому заключению цензора. Как же можно позволять автору исторического, а тем более биографического произведения, касающегося личности деятеля государственного масштаба, заниматься выдумкой, включать вымысел в произведение такого характера?

И ничего великолепного не может быть в высосанном из пальца сочинителя при наличии документальных данных. Именно этот приём приводил и приводит к фальши пишущих исторические и биографические произведения, при чтении которых слегка поташнивает тех, кто не ограничивался заучиванием перлов «Истории ВКП(б)».

Весьма характерным для таинственного автора исповеди является и тот факт, что он в ходе всего повествования ведёт двойную игру, изображая вождя то в ярко-белых, то в густо-чёрных тонах.

И, пожалуй, ни один из биографов Сталина не сумел раскрыть в столь образной форме его мрачный внутренний мир, враждебную порочность души с периодическими расстройствами психики и припадками, граничащими с безумием.

Кажется, этого не заметил Н. Кузьмин. Иначе не стал бы он сегодня выступать в роли сталинского адвоката, хотя где-то вынужден признаться в том, что «все мы стали свидетелями своеобразного маятника в оценке Сталина и его места в нашей и мировой истории — от гения всех времён и народов до преступника, люто ненавидящего инакомыслящих». Это в наши дни, а в дни его царствования многие из его поклонников денно и нощно трубили по всей стране о божественной святости «отца народов», но не все поддавались внушению.

Что же касается всего мира и мировой истории, мне думается, что здравомыслящим иностранцам, знавшим, что творится в нашей стране, Сталину, как и Гитлеру, определили соответствующее место в истории.

Кузьмин, говоря о том, что не собирается защищать Сталина, и призывая читателей к спокойному, объективному размышлению, сам с непонятной горячностью возносит тирана до небес, говоря о его «ошеломляющих успехах, которые вызывали восхищение всей планеты».

Может быть, жалкой кучки из населяющих одну шестую часть земного шара? А индейцам, папуасам, тасманийцам на кой чёрт он нужен? И не только они, но и многие другие народы мира о Сталине понятия не имеют.

Кузьмин неубедительно пытается уверить доверчивого читателя ещё и в том, что Сталин-де боролся не с «невинными овечками», а с чудовищным разливом троцкизма как с первым приступом сионизма, «стремившегося к захвату Республики Советов».

Только не добавил защитник вождя — «республики, захваченной сталинистами».