Диалог с тайным советником Сталина

Об этом проекте, представляющем собой строжайшую государственную тайну, могли знать нарком обороны, начальник Генштаба, Сталин, Берия и, конечно же, вы, Николай Алексеевич, — советник, от которого Сталин ничего не таил. Если исключить Сталина, Ворошилова и Жукова, то от кого из двух остальных могла просочиться столь значительная информация в Генштаб врага?

Ведь в течение тридцатых годов все без исключения работники посольства, торговых, военных представительств и даже просто побывавшие в Германии по разовым поручениям люди были схвачены, обвинены в шпионаже и расстреляны. Значит, контакт высокопоставленного двурушника должен был быть непосредственный.

Позволю себе ещё одно цитирование. Обращусь к воспоминаниям маршала А.М. Василевского, работавшего в должности начальника Генерального штаба с 15 октября 1941 года: «Вот говорят, что без тридцать седьмого года не было бы поражений сорок первого, а я скажу больше. Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл. Да что говорить, когда в тридцать девятом году мне пришлось быть в комиссии во время передачи Ленинградского военного округа от Хозина Мерецкову, был ряд дивизий, которыми командовали капитаны, потому что все, кто был выше, были поголовно арестованы».

И далее: «В сорок первом году Сталин хорошо знал, что армия не готова к войне, и всеми правдами и неправдами стремился оттянуть войну. Он пытался это делать и до финской войны, которая в ещё большей степени открыла ему глаза на нашу неподготовленность к войне. Сначала он пытался договориться с западными державами. К тому времени, когда уже стало ясно, что они всерьёз договариваться с нами не желают, стали прощупывать почву немцы. В результате чего и был заключён тот пакт с Гитлером, при помощи которого он обвёл нас вокруг пальца».

Как известно, концентрацией всех родов войск у наших границ Гитлер начал заниматься с первого дня захвата Польши.

Кому же, как не вам, Николай Алексеевич, следовало объяснить невежественному в военном деле генсеку, что для переброски, переформирования, перевооружения, то есть приведения в готовность номер один, согласно данным наших военспецов, потребовалось бы не менее месяца.

А у нас, благодаря генсеку, для подготовки и отражения нападения не оказалось ни минуты.

А потому ответственность за миллионы первых жертв должен был нести Сталин.

Вот ещё несколько строк из интервью с маршалом Василевским: «Сталин, как я уже сказал, любыми средствами, всеми правдами и неправдами старался оттянуть войну. И хотя мы располагали обширными сведениями о сосредоточении крупных контингентов германских войск в непосредственной близости от наших границ уже начиная с февраля сорок первого года, он отвечал категорическим отказом на все предложения о приведении наших войск где-то, в каких-то пограничных районах в боевую готовность. На всё у него был один и тот же ответ: «Не занимайтесь провокациями» или «Не поддавайтесь на провокацию». Он считал, что немцы могут воспользоваться любыми сведениями о приведении наших войск в боевую готовность для того, чтобы начать войну. А в то, что они могут начать войну без всяких поводов с нашей стороны, при наличии пакта, до самого конца не верил. Больше того, он гневно одёргивал людей, вносивших предложения об обеспечении боевой готовности в приграничных районах, видимо, считая, что и наши военные способны своими действиями спровоцировать войну с немцами».

А вот на этой фразе я хотела бы и закончить цитирование: «У меня лично вызывает удивление и то, что он объявил себя генералиссимусом и стал носить маршальскую форму. Тем более это было странно, что к его полувоенному облику давно привык весь мир и этот облик, известный всем, вполне вязался с войной. В звании и форме было что-то мелочное, шедшее откуда-то из молодости, с тех времён, когда он был маленьким по общественному положению человеком — наблюдателем тифлисской метеостанции. Как-то странно сочетать положение вождя партии со званием генералиссимуса, с желанием носить маршальскую форму с брюками, на которых красные лампасы — одна из самых одиозных примет царского времени. Мне невольно вспоминается снимок тех ранних лет — знаете, тот, с шеей, замотанной кашне, и по контрасту с этим снимком торчащая из-под стола нога в шевровом, хорошо начищенном ботинке и брючина с красным лампасом и штрипкой».