Сократ.
И раньше, чем будет обретена добродетель, не то что ребенку, но и зрелому мужу лучше не властвовать, но отдать себя под водительство более достойного человека.Алкивиад.
Ясно, что лучше.Сократ.
А то, что лучше, разве не прекраснее?Алкивиад.
Прекраснее.Сократ.
То же, что прекраснее, разве не более подобает?Алкивиад.
Как же иначе?Сократ.
Следовательно, дурному человеку подобает рабствовать: так будет лучше.Алкивиад.
Да.Сократ.
Ведь порочность – это рабское свойство.Алкивиад.
Очевидно.Сократ.
А добродетель присуща свободе.Алкивиад.
Да.Сократ.
Так разве, мой друг, не следует избегать всего рабского?Алкивиад.
И даже очень, Сократ.Сократ.
Чувствуешь ли ты теперь свое состояние? Подобает оно свободному человеку или нет?Алкивиад.
Мне кажется, я его даже очень чувствую [58].Сократ.
Знаешь ли ты, как можно избежать того, что с тобою сейчас творится? Мне не хочется давать имя этому твоему состоянию – ты так красив.Алкивиад.
Но я и сам знаю.Сократ.
Ну и как же?Алкивиад.
Я избегну этого состояния, если ты пожелаешь, Сократ.Сократ.
Нехорошо ты говоришь, Алкивиад.Алкивиад.
Но как же надо сказать?Сократ.
«Если захочет бог» [59].Алкивиад.
Вот я и говорю это. А кроме того, я опасаюсь, что мы поменяемся ролями, мой Сократ: ты возьмешь мою личину, я – твою. Начиная с нынешнего дня я, может статься, буду руководить тобою, ты же подчинишься моему руководству.Сократ.
Благородный Алкивиад, любовь моя в этом случае ничем не будет отличаться от любви аиста [60]: взлелеяв в твоей душе легкокрылого эроса, она теперь будет пользоваться его заботой.Алкивиад.
Но решено: с этого момента я буду печься о справедливости.Сократ.
Хорошо, если б ты остался при этом решении. Страшусь, однако, – не потому, что не доверяю твоему нраву, но потому, что вижу силу нашего города – как бы он не одолел и тебя, и меня [61].IX. ЛАХЕТ
Лисимах
[1]. Вы, Никий и Лахет, сейчас наблюдали за человеком, сражавшимся в тяжелом вооружении [2]. Но почему мы – я и Мелесий [3]– попросили вас быть вместе с нами свидетелями этого зрелища, мы сразу вам не сказали, теперь же откроем. Мы считаем, что с вами должны быть вполне откровенны.Правда, бывают люди, насмехающиеся над такими, как мы, и, если кто спросит у них совета, не открывают, что у них на уме, но, стремясь разгадать вопрошающего, отвечают не то, что думают. Однако мы, посчитав, что вы достаточно сведущи и, будучи таковыми, прямо скажете нам ваше мнение, привлекли вас к совету по интересующему нас делу.
Дело же, коему я предпослал столь длинное введение, состоит в следующем: вот это – наши сыновья, один – Мелесиев, названный по деду своему Фукидидом, а этот – мой; он также наречен именем деда, моего отца, и зовем мы его Аристидом
[4]. Нам представляется, что мы обязаны как можно лучше о них позаботиться и, не подражая большинству людей, которые позволяют своим сыновьям, когда они возмужают, делать все, что им заблагорассудится, теперь же приступить к самому что ни на есть внимательному о них попечению.Зная, что и у вас есть сыновья
[5], мы подумали, что и вас они заботят – кому же еще и проявлять такую заботу – и вы мыслите о том, какое воспитание сделает их достойнейшими. Если же ваш ум не был постоянно направлен на эту заботу, то мы напомним вам, что не следует этим пренебрегать, и призовем вас вместе с нами проявить попечение о сыновьях.Следует послушать, Никий и Лахет, как мы к этому пришли, даже если это и покажется несколько длинным. Я и вот Мелесий, мы обычно обедаем вместе
[6], и в нашей трапезе участвуют также наши мальчики.Как я сказал в начале нашей беседы, мы будем с вами вполне откровенны. Каждый из нас может рассказать юношам о множестве прекрасных дел наших отцов – и об их ратных трудах, и о мирных, когда они ведали делами и союзников и своего государства
[7]; о своих же собственных делах нам обоим нечего сказать. Мы устыдились этого перед нашими сыновьями и обвинили наших отцов в том, что они позволили нам бездельничать в роскоши, когда мы были подростками, сами же занимались чужими делами [8].Мы объяснили это и нашим юношам, говоря им, что если они не позаботятся о себе и не послушают нас, то вырастут людьми, лишенными славы, если же они будут о себе печься, то вскорости станут достойными тех имен, которые они носят. Они же говорят, что будут нас слушаться; а мы думаем о том, чему они должны научиться и о чем позаботиться, чтобы стать возможно более достойными людьми.